"Николай Семенович Лесков. Страстная суббота в тюрьме" - читать интересную книгу автора

какого-то старшего полицейского солдата. Когда мы вошли, солдат соскочил с
подоконника, на котором он сидел, разговаривая со стоявшим возле него
арестантом.
Арестант этот был молодой человек, брюнет, с довольно выразительною
физиономиею; волосы на голове у него были в беспорядке, и небольшие карие
глазки искрились бессильным гневом и досадой. На нем был надет казенный
суконный халат с высоким воротником, и он постоянно одною рукою запахивал
этот воротник около своей шеи.
- Помилуйте, полковник! Что же это! Ведь это разбой. Меня здесь хотят
уморить. Завтра такой праздник, а я в тюрьме, когда доктор сказал, что я
здоров и меня можно выпустить.
- Зачем их не выпустят? - спросил я солдата.
- Не могу знать-с, аше скобродие.
- Поручителей требуют, - подсказал сам арестованный.
- У него было помешательство, - сказал мне полковник Л. по-французски и
потом, обратясь к больному, прибавил: - Ну, что же, разве у вас нет никого
знакомых?
- Нет-с, полковник! Знакомые есть, да я не хочу идти на поруки.
- Отчего же?
- Да зачем же поручители, если доктор сказал, что я здоров? Как вы
думаете, здоров я или нет? Ведь здоров! - продолжал он, - а здоровому умом
человеку зачем поручители?
- А зачем вы с топором по улице ходили?
- Не с топором-с!
- Как не с топором?
- С палкой, со штилетом.
- Ну, с палкой. Ведь вы знаете, что с такими палками ходить не
дозволено.
- Наследственная это была палка, я с ней и ходил, и ничего больше.
П. Л. обещал ему где-то походатайствовать.
- Пожалуйста, полковник. Сами знаете, какой праздник.
На вопрос о другом арестанте солдат значительно тронулся за лоб, и мы
вышли в переднюю. Из нее дверь направо вела в женскую комнату, в которой,
однако, никого не было. Убранство ее состояло из двух коек и столика, но
койки эти содержались далеко с большей опрятностью, чем койки
арестантов-мужчин, у которых чехлы на кроватях были невероятно грязны, а
одеяла из какого-то неведомого материала напоминали постели горничных
девушек старых помещичьих домов В-ской губернии, для которых где-то
покупались одеяла из так называемых "поплевок". Шерсть не шерсть, и не
бумага, а так, черт знает что; узелки какие-то снизаны: и редко, и тяжело, и
как-то маслянисты на ощупь.
В женской комнате мы пробыли несколько минут. Когда г. Л. вышел в
переднюю, его встретили оба арестанта.
- Пожалуйста, полковник, похлопочите, - жалобно напомнил брюнет.
- Уж я дал вам слово и все сделаю, что в моих силах.
- Да, пожалуйста, а то праздник.
Другой арестант что-то хотел сказать, но закрыл рукою рот и
приостановился.
- Не хотят ли чего-нибудь сказать мне? - спросил г. Л.
- Кашель, - проговорил арестант разбитым, больным голосом с сильным