"Николай Семенович Лесков. О раскольниках г.Риги" - читать интересную книгу автора

своими православными соплеменниками, и эти раскольники скорее обращались к
немцам, более полагаясь на их лютеранский индифферентизм, чем на
веротерпимость русского православия. Правила маркиза Паулуччи упразднены
весьма оригинальным образом. Они были вытребованы для дополнения и не
возвращены.[2] Вместо них даны новые правила, устранявшие прежнюю
коллегиальность общинного правления и сосредоточивавшие все в руках одного
попечителя, имеющего за плечами у себя другого попечителя от правительства.
Бедные дети стали болтаться без всякого призора, предаваясь с самого раннего
детства крайнему разврату. Община с ужасом смотрела на страшную картину и
ясно предвидела еще худшую, но все-таки оставалась непреклонною. Детям
открывалась широкая дорога к гибели с каторгой в перспективе; но их охотнее
выпускали на эту печальную дорогу, чем в православную школу.
В 1849 году деморализация раскольничьей молодежи в Риге достигла
апофеоза. 30 апреля 1838 года последовало повеление об обращении в
кантонисты сирот, бывших в упраздненной школе, а 11 июля 1849 года князь
Суворов просил бывшего министра внутренних дел Л. А. Перовского
"ходатайствовать о дозволении распространить в Риге без изъятия на всех
бродяжничествующих и нищенствующих по городу малолетних раскольников правило
30 апреля 1838 года" (т. е. отдавать их в батальоны военных кантонистов).
Ходатайство свое об этой мере князь Суворов подкреплял тем, что "число
бездомных и бесприютных раскольников в Риге, известных здесь под именем
"карманщиков", постоянно возрастает и время от времени становится большою
тягостью для общества". Городская полиция, писал князь, бессильна, чтобы с
успехом следить за "вредным классом карманщиков". Этот "вредный класс" по
расчету, выходит, - поколение раскольников, народившееся после уничтожения в
1832 году гребенщиковской школы, из которой было принято правилом
пристраивать детей к местам. Община, никогда не бросавшая своих сирот и
детей бедняков, теперь не могла ничего для них сделать, а власть, находя
себя не в силах "подобрать детей", как подбирало их общество, решилась
покончить с ними, сдав их в кантонисты.
Ходатайство князя Суворова, шедшее чрез Л. А. Перовского, было уважено.
Стон, плач и сетование огласили Московское предместье. "Это был плач в
Раме, - говорят старики раскольники на своем торжественном языке. - Рахиль
рыдала о детях своих и не хотела утешиться". Вызванные бездомными и ничему
не обученными детьми суровые меры шли одна за другою, одна другой круче,
одна другой неожиданнее. Того же 11-го июля, когда князь Суворов за № 807
просил Льва Алексеевича Перовского ходатайствовать об отдаче раскольничьих
сирот в кантонисты, он за № 808 предписал рижскому полицмейстеру
"немедленно, но с осторожностью, внезапно и совершенно негласно, взять в
распоряжение полиции круглых раскольничьих сирот, как мальчиков, так и
девочек". В списке взятых по этому распоряжению сирот есть дети обоего пола
включительно от двух с половиною до девятнадцати лет. Даже, не знаю уж по
каким соображениям, в числе малолетних была взята купеческая дочь Евдокия
Лукьянова Волкова, 21-го года. Все это имело ужасное впечатление на
раскольников и врезалось в их памяти огненными чертами. Есть донесение
полицмейстера Грина (5 ноября 1849 года за № 2862-м), из которого видно, что
дети, несмотря на позднюю, суровую осень, прятались в незапертых холодных
балаганах на конном рынке, где их и находили ночные патрули, доставляя
оттуда прямо в полицейскую чижовку. Забираемые дети чаще всего были
совершенно нищие. Так, ночью под 5-е ноября были взяты семь мальчиков, у