"Михаил Юрьевич Лермонтов. Примечания к прозаическим произведениям " - читать интересную книгу автора

В мемуарной литературе есть указания на то, что описанное в "Тамани"
происшествие случилось с самим Лермонтовым во время его пребывания в Тамани
у казачки Царицыхи в
1837 году ("Русск. архив", 1893, № 8; ср.: "Русск. обозрение", 1898, №
1). В 1838 году товарищ Лермонтова по полку М. И. Цейдлер (см. стихотворение
"К М. И. Цейдлеру"), командированный на Кавказ, останавливался в Тамани и
жил в том самом домике, где до него жил Лермонтов. В своем очерке "На
Кавказе в 30-х годах" Цейдлер описывает тех самых лиц, которые изображены в
"Тамани", и поясняет: "Мне суждено было жить в том же домике, где жил и он;
тот же слепой мальчик и загадочный татарин послужили сюжетом к его повести.
Мне даже помнится, что когда я, возвратясь, рассказывал в кругу товарищей о
моем увлечении соседкою, то Лермонтов пером начертил на клочке бумаги
скалистый берег и домик, о котором я вел речь" ("Русск. вестник", 1888, № 9;
ср.: И. Андроников. Лермонтов в Грузии в 1837 году. М., 1955, стр. 115-121).
В тексте "Тамани" есть признаки того, что новелла была написана прежде,
чем определилась вся "цепь повестей". Предпоследний абзац новеллы кончался в
рукописи и в журнальном тексте следующими словами: "Как камень, брошенный в
гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и как камень едва сам не
пошел ко дну, а право я ни в чем не виноват: любопытство вещь свойственная
всем путешествующим и записывающим людям". Последние слова, снятые в
отдельном издании "Героя нашего времени", есть в тексте "Бэлы", где их
произносит не Печорин, а сам автор: "Мне страх хотелось вытянуть из него
какую-нибудь историйку, - желание, свойственное всем путешествующим и
записывающим людям". Наличие этих слов в первоначальном тексте "Тамани" дает
право думать, что новелла была написана раньше "Бэлы" и без связи с
"Журналом" Печорина.
"Тамань" была оценена Белинским очень высоко: "Это словно какое-то
лирическое стихотворение, вся прелесть которого уничтожается одним
выпущенным или измененным не рукою самого поэта стихом; она вся в форме...
Повесть эта отличается каким-то особенным колоритом: несмотря на
прозаическую действительность ее содержания все в ней таинственно, лица -
какие-то фантастические тени, мелькающие в вечернем сумраке, при свете зари
или месяца" (Белинский, ИАН, т. 4, 1954, стр. 226). А. Чехов считал "Тамань"
образцом прозы: "Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова. Я бы так сделал:
взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, - по предложениям,
по частям предложения... Так бы и учился писать" (С. Щ. Из воспоминаний об
А. П. Чехове. "Русск.
мысль", 1911, № 10, стр. 46).

Княжна Мери

"Княжна Мери" написана в форме настоящего дневника и представляет собой
именно "журнал" в старинном смысле этого слова; только заключительная часть
(дуэль с Грушницким и события после нее) возвращает нас к тому жанру, в
котором написана "Тамань". По своему материалу эта повесть стоит ближе всего
к так называемой "светской повести" 30-х годов с ее балами, дуэлями и пр.,
но у Лермонтова все приобретает иной смысл и характер, поскольку в основу
положена совсем новая задача: развернуть картину сложной душевной жизни
"современного человека". Здесь завершены те опыты, которые были начаты в
романе "Княгиня Лиговская" и в драме "Два брата". Автохарактеристика