"К.Н.Леонтьев. Средний европеец как орудие всемирного разрушения " - читать интересную книгу автора

Бокль хочет прежде всего разума, хорошо! Будем же и мы разумны в угоду ему,
не
будем подобно ему наивны и простодушны постараемся назвать вещь по имени!..
Движение это есть, оно несомненно, и резкой поворотной точки на иной путь мы еще
ясно теперь не видим (то есть или мы этой точки не миновали еще, или не сознали
поворота, не приметили, быть может), пусть это движение неотразимо, даже и
навсегда (допустим это на минуту), но поймем же именно разумом, суровым разумом,
чуждым всяких иллюзий, всякой сердечной веры даже и в это знаменитое
человечество и, поняв, назовем его откровенно и бесстрашно - предсмертным
смешением составных элементов и преддверием окончательного вторичного упрощения
прежних форм...
Это, я полагаю, более разум, чем добродушная вера в средний класс и в
промышленность!
Теперь мы обратимся к историку Шлоссеру.
Вслед за политико-экономом Bastiat - последователем теории "laisser faire,
lasser passer" в экономических вопросах, следовательно, отъявленным
представителем индивидуализма и легальной средней, так сказать, личной свободы
в
политике; за беллетристом Абу, который видимо любя прекрасное и желая сохранить
его в искусстве, надеется в то же время, что главные условия вдохновения для
художников: мистическая религия, война, социально-государственное обособление и
простонародная свежая грубость (т. е. все не среднее) исчезнут с лица земли;
вослед за Боклем, историком, претендующим как будто бы на объективность и
беспристрастие, а между тем не только явно расположенным к торгово-промышленному
направлению современной жизни, но местами весьма страстно и враждебно
относящемуся ко всему тому, что этому утилитарному направлению не благоприятно
и
не сродно (т. е. опять-таки к религии, аристократии, войне, самодержавию и
простонародной наивности); другими словами, после Бокля, которого мы вправе
причислить без околичностей к людям весьма тенденциозным, все в том же среднем,
либеральном духе, - мы изберем в среде западных писателей Шлоссера, одного из
самых серьезных, из самых дельных и даже тяжелых, но, несомненно, заслуживающего
почетного эпитета беспристрастного или объективного. Я начну с того, что сделаю
большую выписку из предисловия г. Антоновича, русского переводчика его Истории
XVIII столетия...".
Таков взгляд г. Антоновича как на дух исторической деятельности Шлоссера,
так и
на характер самого историка.
Шлоссера действительно нелегко обличить в резкой тенденциозности. Можно,
конечно, заметить, что он не расположен ни к аристократии, ни к той или другой
ортодоксии, ни к поэзии мало-мальски чувственно-аристократической; но, с другой
стороны, нельзя его назвать безусловно демократом или либералом; он охотно
отдает справедливость и Наполеону I, и русским Самодержцам, и английской знати
--
там, где речь идет об энергии, способностях, силе, умении управлять; с другой --
неблагоприятно относится к цинизму, издевающемуся над религиозной искренностью;
не опровергает, конечно, и поэзии, там, где она не оскорбляет его нравственного
чувства. Действительно, уже самая трудность, с которой надо разыскивать нити
этих личных взглядов Шлоссера в чрезвычайно густой ткани его умного и тяжелого
труда, туманность общего впечатления, выносимого из чтения его "Истории",