"Леонид Леонов. Evgenia Ivanovna" - читать интересную книгу автора

Стратонов по-французски осведомился у Евгении Ивановны, бывала ли миссис
Пикеринг в России раньше. Евгения Ивановна воспользовалась правом иностранки
не отвечать на слишком частые и нескромные анкеты этой страны. За время
переезда в Кахетию Стратонов держался французской речи с целью не доставлять
англичанину ревнивых размышлений. Теперь же, в разговоре наедине, в ночном
цинандальском парке, французское обращение Стратонова, конечно, объяснялось
лишь страстным желанием остаться неузнанным до конца. То было явное моление
о пощаде... Внезапно грохот разрушения, потрясавший алазанскую ночь,
прекратился во мраке позади них: видимо, шофер успешно закончил взлом
намеченной двери. Кто-то шел навстречу, фонарь качался в руке, попеременно
освещались ноги в толстых хевсурских носках. - Мы можем войти в дом, человек
достучался. Угодно вам протянуть мне руку, миссис Пикеринг? Звучавший из
отдаления голос Стратонова заметно приблизился. Кажется, гид рассчитывал,
что все завершится в потемках и без свидетелей. Однако Евгения Ивановна
изменила первоначальное намерение вряд ли из одного только опасения
промахнуться по темноте. Кроме того, такая опасная тишина наступала к
полуночи в Алазанской долине, что самая затаенная мысль немедля становилась
слышной. Ночью произошла суматоха. Англичанину потребовались припарки, но
горячей соды не удалось добыть. Суровый быт новога мира был далек от
роскоши. В шкафчике отыскался пузырек с высохшими каплями датского короля в
столь же царственного происхождения окаменелые порошки, сохранившиеся от
прежних владельцев Цинандальского дворца. Пришлось ограничиться втиранием
мягчительных средств, на что ушла половина ночи. Припадки проходили
внезапно, как и наступали, без последствий. Евгении Ивановна проснулась близ
полудня. Заспанным взором она обвела обитые малиновым штофом стены, которых
не рассмотрела ночью при свече. Спальня больше смахивала на запущенный
тронный зал небогатого монарха, но все искупала зеленоватая парковая
свежесть, что врывалась сюда, в душные сумерки, с открытой террасы. У
распахнутой наружу двери, в халате и с томиком оксфордского издания в руке,
сидел выздо
ровевший муж, какой-то в особенности длинный в то утро и, почудилось
спросонья, закрутив ноги одна вкруг другой. Женщина потянулась с блаженным
сознанием, что лишения молодости не приблизили огорчений старости. Она
чувствовала себя новорожденной в этой обширной, со ступеньками и балдахином,
квадратной кровати, сооруженной для неистовств неизвестного властелина.
Жизнь Евгении Ивановны едва началась, вечность впереди лежала
нерастраченной. Сладкое онемение держалось в теле, касаться его атласистой
поверхности доставляло наслаждение ей самой. Нежась и смежая веки, она
забавлялась тем, как расплывается ее супруг в стрельчатом световом пятне.
Вдруг представилось, что в нижнем этаже, прямо под нею, с папироской в зубах
лежит на тахте Стратонов и нагло смотрит на нее, нагую, сквозь ковер,
простыни и потолок. Полусознательное ощущение стратоновской близости весь
остаток ночи преследовало Евгению Ивановну, только сном и можно было
отбиться от него: так и сделала. И правда, Стратонов сперва отстал, едва
сомкнулись веки, но вскорости догнал и, как ни противилась, обнял всем своим
существом, живой и без недостатков, которые так старалась подметить
накануне. И так плотно у них перемешалось все, что нельзя стало распознать,
где кончался один и начиналась другая... Внезапно спальня расширилась до
размеров площади, залитой праздничными людьми, и кровать, похожая теперь на
катафалк, двинулась сквозь расступавшуюся толпу, притворно не замечавшую