"Первое предательство" - читать интересную книгу автора (Брей Патриция)

Глава 8

Ученые Братья гордились, что жили жизнью простой, пренебрегая всем, что могло оторвать их от поиска знаний. Считалось, что монах предпочтет остаться без еды на неделю в обмен на ознакомление с редким манускриптом. С самого рождения Джосан жил согласно законам Братства, выполняя самые разные задания во имя науки. И последние пять лет он провел в обстановке более чем спартанской. Если бы его спросили, какими были эти годы, ответ звучал бы так: жизнь в нужде и лишениях, но по собственному выбору.

Теперь монах осознал, как глупо поступил. Когда живот сводило от голода, он с печальной улыбкой вспоминал историю о постящемся иноке. Голодание — добродетель, но только в том случае, если ты выбрал его по собственному желанию. Если предложат тарелку супа либо шанс прочитать первым за две сотни лет манускрипты Александра, Джосан предпочел бы суп.

Жизнь смотрителя маяка теперь казалась полной роскоши, хотя тогда он этого не замечал. Еда хоть и простая, но обильная, крыша над головой, чтобы укрыться от погоды и сладко проспать всю ночь, не задумываясь о беспокойствах. Всего этого беглец лишился, когда пришлось оставить остров.

Чужак не убил Джосана, но в некотором смысле забрал его жизнь. Изгнанник потерял больше, чем комфорт — лишился уверенности, кто он. Даже когда смотритель томился в ссылке, знание того, что он монах и член ученого сообщества, давало безопасность и внутреннюю защищенность.

Однако незнакомец доказал, что Джосан больше, чем ученый. Он, оказывается, мог убивать, если его провоцировали. Однажды разоблаченные, подобные истины не забываются.

Даже если бы обвинения Марко не заставили монаха уйти, он прекрасно понимал, что однажды пришлось бы покинуть остров самому. Оставаться там — значит признавать ложь. И хоть боязнь правды, которая могла открыться, сдерживала порывы, жить в незнании бесконечно невозможно.

Беглец пришел на материк, чтобы найти ответы и решить проблемы, к которым подтолкнул его чужак. Кто послал убийцу? Почему от него хотели избавиться? Почему Ученые Братья отправили его на остров? Почему настаивали чтобы он не возвращался в Каристос? Какие преступления скрывались в памяти, все еще замутненной болезнью?

Найти ответы на все вопросы — достойная цель. Но она вытеснялась другой, более важной, направленной на выживание. Известия о предполагаемых преступлениях Джосана быстро достигли материка, и теперь за ним охотились. Обритая голова не давала спрятаться среди тех, кто слышал о монахе-предателе.

Не раз ему удавалось сбежать от преследователей. Беглец исхудал, поскольку теперь полагался только на посредственные умения добывать пищу и на кражи, которые время о времени совершал. Каждый раз, когда брат крал, он долго потом стыдился и клялся, что это — в последний раз. Но в следующий раз, когда от голода тряслись конечности, а голова кружилась, Джосан забывал об угрызениях совести.

Проходили месяцы, отросшие волосы и оборванная одежда сводили к минимуму вероятность быть узнанным. И все же, поскольку в маленьких деревнях на любого незнакомца смотрят с подозрением, Джосан не мог оставаться там надолго, чтобы воровать или выпрашивать еду. Поэтому монах осторожно начал продвигаться на юг, к более густонаселенным областям провинции. Если на пути встретится относительно большой город, тогда там можно затеряться в толпе, чтобы заработать на пару горячих обедов, а может даже, и пару монеток в пустой карман.

Он до сих пор нуждался в ответах, однако прекрасно понимал: чтобы их отыскать, необходимо выстоять. Выживание — тема актуальная для каждого дня, нельзя проигнорировать некоторые знаки: лето постепенно сдавало свои позиции зиме. Сады и поля вскоре опустеют, и тогда нечего будет есть. Божьи твари, с которыми Джосан делил лес, все больше толстели, подготавливаясь к длинной зимовке, в то время как он становился все тощее и удрученнее.

А потом наступила настоящая катастрофа, когда на его временный лагерь набрели охотники. Тогда беглец сгреб в охапку все, что успел, и постарался спастись бегством в бору, преследуемый злобными криками.

Он не знал, что привело деревенских к шалашу: может, то действительно были охотники, вышедшие на след, или же они искали его намеренно? Брат понимал, что слишком долго оставался на одном месте, хотя деревня не казалась совсем уж маленькой, чтобы заметить исчезновение одного цыпленка, а в амбаре, где хранили зерно, не было ни замка, ни собаки. Да и сам он не настолько расслабился, чтобы потерять осторожность — специально устроил лагерь подальше в лесу, чтобы никто не смог отыскать укрытие. Как бы то ни было, Джосан ошибся.

А сейчас ситуация хуже никуда. Лишившись убежища, он потерял одеяло и запас еды. Самое обидное, трут и кремень остались в шалаше. В спешке монах схватил мешок, в котором лежали одежда и письменные принадлежности. Трудно оказаться в положении еще более бедственном, чем сейчас.

Он — монах, ученый, безупречно говорит на семи языках, а понимает еще с дюжину. Древние пиктограммы первых икарийцев понятны для него так же, как и обычные свитки. Он способен решать математические загадки, на основе которых строились расчеты по строительству домов и движению небесных тел, и это не составляет для него никакого труда. Джосан с легкостью разрабатывал маршрут для кораблей по морям и океанам и наизусть декламировал эпическую поэму о Закаре и Ате без единой подсказки. А вот разжигать костер он не умел — подносил руки к губам, пытаясь согреть их дыханием, ведь предстояло испытание нового хитроумного изобретения, изготовленного вручную. На которое монах сейчас мрачно посматривал, обдумывая, насколько успешной окажется попытка. Поделка незамысловатая: всего лишь два куска дерева. В более длинном бруске ученый выскреб небольшой желобок, добравшись до мягкой внутренности. Чтобы найти острый камень, пришлось долго рыскать по лесу. Вдоль борозды брат положил мелко искромсанные кусочки коры. » Вторая часть приспособления включала заостренную с одного конца палочку, обернутую веревкой, выдернутой из отошедшего подола плаща.

Согласно писаниям брата Теламона, примитивные туземцы с Абидоса обычно использовали подобный способ, чтобы разжечь огонь. Заостренная палочка устанавливалась концом в бороздку, а потом быстро раскручивалась, пока жар от трения не выбивал искру. Монах описывал сей процесс очень подробно, хотя, по мнению Джосана, явно что-то упустил, поскольку у него самого ничего не получалось. Возможно, на Абидосе деревья тверже по сравнению с мягкой сосной, с которой приходилось работать. Либо же был какой-то секретный ход, которым аборигены не стали делиться с исследователем.

Неудача не являлась последствием лени либо недостатка старательности и усердия. Руки беглеца стерлись до мяса, а результата так и не было. Рядом лежала треска, пойманная немногим раньше, и Джосану казалась, что стеклянный глаз рыбы, уставившийся на приспособление аборигенов, насмехается над всеми попытками добыть огонь. Живот урчал от голода, однако Джосан не собирался признавать поражение. Он попытается еще раз, и только потом, если снова ничего не получится, начнет есть сырую рыбу. По крайней мере у него остался кинжал, чтобы почистить ее. Хотя чтобы это сделать, нужен дневной свет или костер, а день неуклонно клонился к закату.

Еще раз подышав на пальцы, монах присел на одно колено и взялся за куски дерева. Схватив заостренный конец обеими руками, он начал вращать его как можно быстрее.

— Давай! — бормотал беглец. — Сейчас обязательно все должно получиться.

Ничего не произошло — ни слабого следа дыма, ни потемнений на дереве. Джосан сконцентрировался, направляя всю энергию на вращение палочки, но та выскочила из рук и воткнулась ему в бедро.

Монах выругался, давая выход злости и разочарованию, которые скопились за все недели вынужденных скитаний. А боль в ноге — еще одно огорчение. В ярости он выбросил кусок дерева, не обращая внимания на кровь, текущую из пореза. Правой рукой дотронулся до желобка: теплый, но, чтобы зажечь огонь, этого мало.

— Единственное, чего я хочу — горячая еда. Неужели я прошу слишком многого?

Джосан поднял кусок дерева и забросил в глубь леса в сгущающиеся сумерки. Когда щепки достигли земли, занялся огонь.

Позже тем вечером, когда живот заполнился горячей едой впервые за две недели, брат решил поразмышлять над событиями вечера. Может так случиться, чтобы варварский метод помог выбить слабую искру, которая разгорелась за время броска в чащобу? Монах осмотрел лес и проверил, что нигде не просматривалось ни жары, ни тления. Таким образом, от первой гипотезы можно отказаться.

Тогда необходимо перейти ко второй версии. Есть ли вероятность спонтанного сотворения пламени? Фокусники регулярно внушали наивным простакам факт о своем умении призывать огонь по желанию, однако Джосан знал, что подобные трюки основаны на смеси противодействующих элементов, которые, если собрать их в порошок, производят стремительный интенсивный огонь. Любой уличный маг обладал таким мастерством, если у него имелись нужные ингредиенты, а их у беглеца не было.

Оставался только третий вариант: он владел каким-то особым талантом вызывать огонь — одним из критериев Древней Магии. Ею обладали древние правители Икарии. Легенды гласят, что сей дар передается из поколения в поколение, однако пару веков уже никто публично не демонстрировал подобных талантов. А императорская династия закончилась со смертью несчастного принца Люция.

К тому же осознание того, что каким-то образом Джосан сам смог воспользоваться магией, обижало его научный склад ума. Если он обладает подобным даром, то почему не замечал никаких проявлений ранее? Ему около тридцати, наверняка хоть какой-нибудь знак проскользнул бы, если бы волшебные силы скрывались в нем, пускай даже и глубоко внутри. Монах никогда не занимался магией и чародейскими искусствами, поэтому совершенно не представлял, как вызывать такую мощь. И если вдруг возникла потребность воспользоваться талантом, то почему именно сейчас? Ведь ему и раньше было холодно и голодно.

Хотя беглец никогда не ожидал от себя столь опасного порыва ярости. Злость всегда противоречила его природе, однако в тот момент все пожирающее неистовство заполнило тело и мозг, и он готов был наброситься на любого. Казалось, кто-то чужой захватил над ним контроль, что неприятно напомнило о чувствах, которые пришлось испытать во время боя с убийцей.

То есть создавалось впечатление, что внутри него находился чужак, обладающий талантами, которые так необходимы Джосану, чтобы остаться в живых. Он мог поддерживать огонь, чтобы тот горел как можно дольше. Искусно владел оружием и рукопашным боем. И временами впадал в неистовство.

Как же поступить с огнем, когда наступит время уходить? Можно взять горячий уголек, осторожно завернуть и забрать с собой, чтобы потом зажечь новый костер. Но со временем он опять потухнет, и брат снова столкнется с необходимостью вызывать пламя.

Тогда что делать? Монах не знал, как удался странный трюк, поэтому повторить его не мог. А что, если только ярость способна раскрыть подобные силы? Будет ли он готов доводить себя до такого состояния? Какой человек осознанно окунется в бессмысленный гнев?

Брат уже и так сильно изменился со времен ученичества в коллегии. Сколько еще придется пережить, прежде чем перед ним откроются все грани тайного внутреннего «я». Если он больше не ученый, то кто? Преступник, как считали многие? Бродяга? Без привязанностей к месту и людям?

Несмотря на тепло от костра, по телу Джосана пробежала дрожь, и он поплотнее завернулся в плащ. Мысли крутились в голове бесконечными потоками. Слишком много гипотез, и отсутствие фактов, которыми можно их проверить. Всю жизнь монаха учили, что страх плохой советчик. Тем не менее заповеди, которые казались столь очевидными в мраморных классах коллегии, теперь виделись в другом свете: банальность, подходившая монаху в укрытии, оказывалась бесполезной для одинокого человека вдали от цивилизации. Его страшили секреты где-то глубоко внутри, и не к кому было обратиться с просьбой о помощи.

Той ночью Джосан долго не мог уснуть, а когда все-таки дрема накатывала, ему снились страшные видения, заполненные насилием, лихорадочными видами города, пылающего вокруг.

Джосан оставался на новом месте два дня, осторожно поддерживая огонь. Поиск еды принес драгоценные плоды: пару пригоршней высохших ягод, которые не заметили птицы, а терпение и усидчивость в течение целого дня вознаградили одной форелью. Однако здесь определенно нельзя задерживаться. Даже если и возвести укрытие из сосновых веток и начать охотиться за дичью — а такими навыками монах не владел, — то оставалось находить пропитание лишь собирательством, но так долго не протянешь.

Беглец тщательно обдумывал все варианты. Страх разоблачения загонял его глубоко в чащобу леса, где единственными признаками жизни были следы дичи. Тем не менее выживание подразумевало еду и укрытие, а чтобы найти и то, и другое, нужно вернуться в места, где обитают люди. Джосан провел рукой по волосам — все еще короткие, но через месяц или два отрастут до длины, которая не вызовет вопросов у деревенских. Тогда монах станет похожим на работников с юга, коротко стригущихся из-за летней жары.

Когда беглец упаковал остатки немногочисленных пожитков, то озадачился вопросом, что может трудяга с юга делать в северных краях империи. Возможно, в юности уехал из дома, а теперь вернулся, чтобы получить наследство?

Монах грустно усмехнулся. В какой-то степени он действительно вступил в право наследования. Впервые за долгие годы он задумался, кто же оставил плачущего ребенка на ступеньках коллегии, без намеков о происхождении, но с привычным для подобного щекотливого дела кошельком с золотыми монетами. Был ли его отец дворянином, чьи почитаемые предки когда-то связывались с ним кровными узами бывших правителей Икарии? Либо Джосан — потомок ветви незаконнорожденных, которую скрывали из страха навлечь яростный гнев императора Аитора?

Беглец не забыл татуировку с ящерицей на теле убийцы. Вероятно, это знак тайного сообщества либо печать бывшего императорского дома. Рептилии всегда ассоциировались с магией из-за таланта к перевоплощению и способности выращивать потерянные конечности. Знал ли чужак о скрытых талантах своей жертвы? Если догадывался, то почему предпочел избавиться от Джосана, а не привлечь на свою сторону?

Если только они были знакомы, и судьба монаха несла отпечатки поступков, которые тот не помнил.

Какими бы секретами ни владел убийца, есть ли вероятность, что брат Никос в курсе происходящего? А все старые учителя из коллегии в сговоре с врагами и намеренно держат его в неведении? Хотя, может быть, долгие годы изоляции сыграли со смотрителем дурную шутку, заставляя видеть заговоры и тайны там, где ничего нет?

Если ответы и существуют, то явно не здесь, в глубине чащи. Джосан аккуратно достал уголек из тлеющего костра и уложил в глиняную чашу. Он заранее заготовил пригоршню деревянных щепок, чтобы поддержать огонь в течение путешествия.

Взглянув на расположение солнца, путник начал пробираться на юг. Скитания завели его далеко от главной императорской дороги, однако через пару дней Джосан набрел на узкую грязную дорогу с многочисленными следами копыт и сапог. Монах последовал по этому пути, который привел в маленькую деревушку, всего с десяток домов. Его приняли с подозрением, как и полагается относиться к растрепанному незнакомцу, вышедшему из леса. Однако сплетни об убийце, выдававшем себя за монаха, не дошли до деревенских жителей, и уже за это можно благодарить Богов.

Холодная погода поспособствовала спасению, поскольку крестьяне испугались мороза и решили собрать последние желтые тыквы, спеша унести их с полей до того, как заморозки погубят урожай. Неохотно жители позволили Джосану помочь в обмен за горячую похлебку из ячменя и возможность провести ночь в коровнике в окружении полудюжины вонючих козлов. Вдова, которая одарила подобным гостеприимством, казалось, ожидала от путника отказа, однако истощение и усталость переиграли гордость. А козлы на самом деле оказались замечательными компаньонами. Впервые за долгие недели беглеца не преследовали кошмары.

Наутро хозяйка дома дала помощнику миску с овсянкой, простояв над душой, пока тот завтракал — вдруг убежит с драгоценной посудой. А потом настоятельно посоветовала уйти и больше не возвращаться.

Джосан покинул деревню, выбрав восточное направление, где разветвлялась дорога. Он провел ночь в лесу, а следующим днем добрался до нового поселения. Народ там оказался еще подозрительнее, даже не позволил испить воды из общего колодца. И все-таки руки не подняли, разрешили пройти дальше.

Когда монах ушел из деревни, пошел дождь — холодный ливень, из-за которого он промок до нитки. Сначала влажная кожа сандалий натерла ступни, а потом ноги и вовсе окоченели от холода. Деревья не смогли защитить от промозглого ветра, и, наклонив голову, путник продолжал двигаться вперед, даже когда дорога превращалась в грязное болото.

В конце концов, когда липкая грязь чуть не засосала сандалии, беглецу пришлось признать поражение. Он нашел большую развесистую сосну и уселся под ней, облокотившись на ствол и натянув капюшон на голову, чтобы защититься от ливня. Проверив глиняную кружку, Джосан выяснил, что вода пробралась под самодельную крышку и затушила тлеющий уголок внутри.

Почему-то, выяснив это, монах почувствовал странное спокойствие. Рано или поздно огонь все равно бы потух. Когда приблизился закат, ветер стих и дождь уменьшился. Путник встал и поискал самые сухие ветви, хотя выбор оказался невелик: влажное дерево или затопленные ветки.

Он сложил маленькие хворостинки в аккуратную пирамиду, а сухой уголек и палочки из узелка запрятал в середину. Пришло время выяснить, были события той ночью счастливой случайностью, либо Джосан действительно обладал старинным знанием. Ученый вытянул обе руки над огнем, как это делали уличные фокусники. Собрав все внутренние ресурсы воедино, он сфокусировал волю.

— Огонь, призываю тебя! Ничего не произошло. Пришлось попытаться снова:

— Пламя, приказываю тебе появиться! — повторил беглец, чувствуя себя полным дураком.

Это тоже не сработало. Он постарался отогнать мысли об абсурдности происходящего и сфокусироваться на вере, что все получится. Единожды Джосан разжег огонь, сможет и во второй раз. Однако многочисленные попытки и уверенность в успехе не принесли никакого результата.

В конце концов монах решил вызвать гнев, добравшись до самых глубин своего «я».

Танцующее пламя появилось перед глазами и в мыслях. Взгляд обратился к костру, и в голове не осталось места для раздумий. На какое-то время Джосан погрузился в созерцание красоты огня, пока вдруг потрескивание смолистой ветви не вывело его из задумчивости.

Сцена, открывшаяся взору, показалась невероятно странной, и монаху почудилось, будто он все еще спит. Путник покачал головой, потом потер глаза ладонями, но когда открыл их снова, то изменений не заметил. Он по-прежнему находился в своем укрытии под соснами, и единственными компаньонами оставались деревья и угасающий костер, защищавший от холода ночи.

Это не первый подобный сон. Были и другие, наполненные перемешанными образами незнакомых мест и лицами чужаков, хотя на сей раз наваждение выглядело реальнее, чем раньше. Монах ощущал тепло огня у ног и влажную землю под ступнями. Ему было холодно, живот сводило от голода. Чувствовалась вонь от лохмотьев, в которые был одет, и боль во всем теле. Кожа чесалась — много времени прошло с тех пор, как он мылся.

Что же происходило тогда? Последние отчетливые воспоминания касались коллегии и брата Никоса.

Неужели все эти странности из жизни после смерти? Джосан никогда не боялся умереть. Может, сны — испытание, которое нужно пройти? Преодолеть, чтобы доказать всем, что может вернуться к своему обычному статусу? Тогда здесь есть смысл. Вряд ли ему хватит воображения, чтобы представить, что можно опуститься ниже, чем сейчас Но почему Боги так поступают с ним? Конечно, они знают грешников достаточно хорошо, чтобы судить. Да и ничего стоящего монах не узнал, пока жил с крестьянами.

Есть ли вероятность, что видения — результат наркотического опьянения? Его тело находится в безопасности в Каристосе, а разум витает в безумии? Или именно сейчас первое реальное пробуждение, а прошлые сны — вовсе и не сны, а воспоминания жизни, которую он ведет сейчас.

Дрожь пробежала по телу, когда Джосан вспомнил рассказы няньки об одержимых дьяволом, о людях, чьими душами овладело зло. Легко насмехаться и подшучивать над подобными рассказами, когда сидишь в знакомой обстановке, и повсюду горит свет, и нет темных углов. Теперь монаха интересовал лишь один вопрос: где истина, а где выдумка?

Хотя есть ли в этом смысл? Будь то сон наяву либо бесчеловечное испытание, Джосан все равно преодолеет все трудности. Если он дремлет, то постарается контролировать ситуацию, пока не проснется. Ученый не позволит себе опуститься до незнания. Даже сейчас ужас эхом отзывался по всему телу, и беглец представил, что это демон борется внутри, чтобы поскорее вырваться на свободу. Если проверка, тогда монах докажет, что достоин возвратиться в мир, оставшийся позади. Все просто, пока безумие, скрывающее в недрах разума, не поглотит его полностью.

А если это чей-то заговор, направленный на полное уничтожение Джосана, то он найдет предателей и проследит чтобы те были наказаны за грехи.

Чтобы оставаться в живых, нужна пища. Путник исследовал заплечный кожаный мешок, лежащий рядом, однако нашел только завернутый в тряпицу кинжал и пригоршню грязи. Он хотел в ярости выбросить сгусток, как вдруг почувствовал запах сушеного овса. Когда бедняга поднес кулак ближе к глазам, то заметил несколько семян. Любая лошадь отказалась бы от такого кушанья, но выхода не было, и Джосан заставил себя съесть горсточку, а потом промочил горло остатками воды из бурдюка на поясе.

Монах внимательно осмотрелся по сторонам, однако облака покрывали луну, как саваном, и дальше своего небольшого убежища он ничего не видел. Неподалеку должен пролегать торговый путь, но придется дождаться утра, чтобы к нему выйти.

Дорога приведет к людям, а где люди — там еда. У странника нет денег, зато имеются знания, с помощью которых можно получить все, что захочется. Потом он отправится на поиски ответов. А пока нужно собрать хворост для костра. Поддержание огня обеспечит теплом и заставит мозг сфокусироваться на проблемах. Спать нельзя. Есть только один шанс освободиться, и Джосан не мог его упустить.

Джосан вздрогнул от шипения, доносившегося от костра, на котором жарился цыпленок, а потом в замешательстве потер глаза. Он научился зажигать огонь, но чтобы призвать курятину из ниоткуда?

Беспокойство выросло, когда монах осознал, что в округе нет деревьев. Он находился на лугу, и круг утоптанной земли указывал, что и другие путешественники воспользовались этим местом. Но как странник оказался здесь? Последнее воспоминание — ужасный день, проведенный под дождем в грязи, и лагерь на ночь под соснами, а потом — пустота.

Беглец помнил, как пытался вызвать древнюю магию. Неудачи следовали одна за другой, он обратился к гневу, а после — ничего.

Будто он все проспал, хотя, судя по всему, вовсе и нет. Видимо, Джосан путешествовал, а по ощущению тяжести в руках, даже и трудился день либо два. Жарившийся на вертеле цыпленок — результат трудов или нового открывшегося таланта — воровства?

Желудок скрутило, когда ученый представил, как долго путешествовал, ничего не осознавая. Один день? Два? Или дольше? Где он был? Что делал? Какой дух овладел его телом?

Без присмотра цыпленок начал подгорать и высушиваться, а на Джосана накатила волна ужаса. Что же это за безумие, которое овладевает душой? Раньше монах винил в обрывочности воспоминаний лихорадку, а вдруг болезнь не причина? Что, если им не впервые овладевает сумасшествие?

Факты из прошлой жизни, казавшиеся правдой, теперь исчезали один за другим, обнажая страшную неизвестность.

Джосан начал путешествие, чтобы добраться до ответов, веря, что лучше знать истину, несмотря ни на что. Теперь уверенности не осталось. Зачем нужны откровения? Возможно, монахи ошибались. Возможно, существуют вещи, которые лучше оставить неизведанными.

Хотя существует и еще одна вероятность: а вдруг он уже познал правду, и именно она повредила разум? Часть его, та, что умела призывать огонь и управляла Джосаном несколько последних дней, — вдруг это и есть истинное «я». Раздавленный весом какого-то ужасного знания, Джосан предпочел спастись бегством в неизвестное. Прожитые часы — иллюзия, собственное «я» — обман, а настоящая сущность спит, защищенная от последствий.

Если такова правда, тогда поиск ответов наверняка его уничтожит.