"Станислав Лем. Условный рефлекс" - читать интересную книгу автора

придется просидеть в этом горшке две недели ночи, а потом две недели дня,
неизвестно чего ожидая, неизвестно на что глядя...
Это Задание, эта Миссия, которая несколько часов назад казалась ему
невероятным счастьем, теперь предстала в своем подлинном облике - как
бесформенная пустота. От чего должен он охранять Лангнера и самого себя?
Каких следов искать? И где? Может, он считал, что откроет такое, чего не
заметили лучшие специалисты, входившие в состав комиссии, люди, годами
изучавшие Луну? Каким идиотом он был!
Пиркс сидел у стола. Надо вымыть посуду. И завернуть кран, потому
что утекала по капле вода, бесценная вода, которую привозили в виде
замороженных глыб и забрасывали из миномета по дуге в два с половиной
километра в каменный котел у подножья станции.
Но он не двигался. Даже не пошевелил рукой, безвольно лежавшей на
краю стола. В голове были жар и пустота, безмолвие и тьма, со всех сторон
обступившие скорлупу станции. Он протер глаза, они горели, будто их
засыпало песком. С трудом встал, словно весил вдвое больше, чем на Земле.
Отнес грязную посуду к раковине, с шумом бросил ее на дно, под струйку
теплой воды. И, моя тарелки, соскребая с них застывшие остатки жира, Пиркс
усмехнулся, вспомнив свои мечты, которые развеялись еще где-то на дороге к
хребту Менделеева и остались так далеко позади, были такими смешными и
чуждыми, такими давними, что их нечего было даже стыдиться.



С Лангнером можно было прожить хоть день, хоть год - это ничего не
меняло. Работал он усердно, но размеренно. Никогда не торопился. Не имел
никаких дурных привычек, никаких странностей и чудачеств. Если живешь с
кем-нибудь в такой тесноте, любой пустяк начинает раздражать: что твой
компаньон долго торчит под душем, что отказывается открыть банку со
шпинатом, потому что не любит шпината, что ему бывает весело, что он вдруг
перестает бриться и обрастает жуткой колючей щетиной, либо, порезавшись
при бритье, потом битый час разглядывает себя в зеркале и корчит рожи,
будто он тут один. Лангнер был не такой. Он ел все, хотя и без особого
удовольствия. Никогда не капризничал: нужно мыть посуду - моет. Не
распространялся подолгу о себе и своих научных трудах. Спросишь о
чем-нибудь - ответит. Пиркса он не сторонился. Но и не навязывался ему.
Именно эта безличность и могла бы раздражать Пиркса. Потому что первое
здешнее впечатление - когда физик, расставлявший книги на полке, показался
ему олицетворением скромного героизма, собственно не героизма,
а достойного зависти, стоически мужественного отношения к науке, - это
впечатление исчезло, и навязанный Пирксу компаньон казался ему бесцветным
до тошноты. Но Лангнер все же не вызывал у Пиркса ни тоски, ни
раздражения. Потому что у Пиркса оказалась - по крайней мере поначалу -
масса дел. И дела эти были захватывающие. Теперь, когда Пиркс знал и
станцию, и ее окрестности, он снова принялся изучать все документы
комиссии.
Катастрофа произошла через четыре месяца после ввода станции в строй.
Она наступила не на рассвете и не в сумерки, как того можно было ожидать,
а почти в самый лунный полдень. Три четверти нависшей плиты Орлиного Крыла
рухнули - без каких-либо признаков, предвещавших катастрофу. Катастрофа