"Станислав Лем. Условный рефлекс" - читать интересную книгу автора

а ее "ноги" довольно глубоко ушли в каменную осыпь и действовали, как
якори с балластом. Пиркс и Лангнер, отодвинув металлический ставень окна,
видели этот старт, - конечно, не самое начало, поскольку место стоянки
заслоняли выступы главного хребта. Но вдруг темноту, густую и
бесформенную, прошила огненная линия, а снизу взвилось рыжее зарево - это
был свет выхлопных огней, отраженный взметнувшейся пылью. Огненное копье
уходило все выше и выше, ракета совсем не была видна, только эта
раскаленная струна, все более тонкая, рвущаяся, распадающаяся на
волокна, - нормальная пульсация двигателя, работающего на полной мощности.
Пиркс и Лангнер запрокинули головы: огненная линия, отмечающая путь
ракеты, проходила уже среди звезд; потом она плавно отклонилась от
вертикали и красивой дугой ушла за горизонт.
Они остались вдвоем в абсолютной темноте, так как нарочно погасили
все огни, чтобы лучше видеть старт. Задвинули бронированный ставень,
включили свет и поглядели друг на друга. Лангнер слегка усмехнулся,
ссутулившись, подошел к окну, где лежал его рюкзак, и начал доставать из
него книги. Пиркс стоял, прислонившись к вогнутой стене. В голове у него
все перемешалось: холодные подземелья Луны Главной, узкие гостиничные
коридоры, лифты, туристы, подпрыгивающие до потолка и обменивающиеся
кусками оплавленной пемзы, полет на станцию "Циолковский", рослые русские
исследователи, серебряная паутинка радиотелескопа, еще один полет и,
наконец, эта дьявольская дорога сквозь каменный холод и зной, с
пропастями, глядящими прямо в стекло шлема. Он не мог поверить, что так
много уместилось в какие-нибудь несколько часов: время гигантски выросло,
охватило все эти картины, поглотило их, а теперь они возвращались, будто
борясь за первенство. Пиркс на мгновение сомкнул пылающие, сухие веки и
снова открыл глаза.
Лангнер по какой-то своей системе расставлял книги на полке. Пирксу
показалось, что он понял этого человека. Спокойные движения его рук,
выстраивающих книги в ровный ряд, не свидетельствовали об отупении и
равнодушии. Лангнера не угнетал этот мертвый мир, потому что он ему
служил: прибыл он на станцию по доброй воле, по дому не грустил, дом для
него - спектрограммы, результаты вычислений и то место, где эти вычисления
производились; он всюду мог чувствовать себя как дома, раз уж весь
сосредоточился на ненасытной жажде знаний; он знал, зачем живет. Никогда
бы Пиркс не сознался ему в своих романтических мечтах о великом подвиге!
Он, наверное, даже не усмехнулся бы, как минуту назад, а выслушал бы его и
вернулся к своей работе. Пиркс на мгновение позавидовал его уверенности.
Но вместе с тем он чувствовал, что Лангнер чужой, что им нечего сказать
друг другу, а ведь им предстояло вместе пережить надвигающуюся ночь,
и день, и еще одну ночь... Пиркс обвел взглядом кабину, будто впервые
увидел ее. Покрытые пластиком вогнутые стены. Закрытое бронированным
клапаном окно. Потолочные, вделанные в пластик лампы. Несколько цветных
репродукций между полками со специальной литературой; узенькая табличка
в рамке, на ней в два столбца написаны фамилии всех, кто жил здесь.
По углам порожние кислородные баллоны, консервные банки, наполненные
разноцветными кусочками минералов. Легкие металлические стулья с
нейлоновыми сиденьями. Небольшой рабочий стол, над ним лампа, укрепленная
на шарнире. Сквозь приоткрытые двери видна аппаратура радиостанции.
Лангнер наводил порядок в шкафу, набитом негативами. Пиркс вышел