"Станислав Лем. Кибериада. Семь Путешествий Трурля и Клапауция. Путешествие первое, или ловушка Гарганциана" - читать интересную книгу автора

плахи, винты и шплинты, дыбы и клубы. Казни неблагонадежных - впрочем,
нечастые - совершались шумно и пышно, регулярно и стройно, с покаянием и
отпущеньем грехов, посреди марширующих каре с помпонами и лампасами.
И была у этого просвещенного государя теория, каковую он неуклонно
проводил в жизнь, а именно теория всеобщего счастья. Человек, как известно,
не потому смеется, что ему весело, а оттого-то ему и весело, что он
смеется. Если все говорят, что жизнь превосходна, настроение вмиг
улучшается. Поэтому подданным Мегерика вменялось в обязанность - ради их же
блага - повторять вслух, что живется им просто чудесно, а прежнее, не очень-
то ясное приветствие "Здравствуйте!" король заменил более подходящим "Любо-
мило!", - прячем детишкам до четырнадцати лет дозволялось говорить "Ай-лю-
ли!", а старикам "Мило-любо!".
Радовался Мегерик, видя, как крепнет в народе дух, когда, выезжая в
карете, устроенной на манер броненосца, милостиво приветствовал
восторженный люд мановеньем монаршей руки, а ему кричали взахлеб: "Ай-лю-
ли!", "Любо-мило!" и "Расчудесно!" Впрочем, имел он демократические замашки
и страх как любил затевать краткие молодецкие разговоры со старыми
ратниками, что всякого навидались на своем веку, души не чаял в солдатских
историях, повествуемых на бивуаках, а давая аудиенцию чужеземному вельможе
какому-нибудь, бывало, как трахнет себя ни с того ни с сего булавой по
колену да как закричит: "В пух и прах!", или: "А заклепать-ка мне этот
броненосец!", или: "Продырявь меня пуля!" Ибо ни перед чем так не
преклонялся, ничего так не обожал, как бравость солдатскую и молодецкую
удаль, пироги на горелке с порохом, сухари, да зарядные ящики, да картечь.
И когда одолевала его тоска, велел полкам проходить перед ним, распевая:
"Рать лихая, нарезная", "Мы все пойдем в металлолом", "Гайка зазвенела,
битва закипела" или старую коронную: "За-точу-ка я зубило, на врага ударю с
тыла". И еще велел он, чтобы над гробом его старая гвардия спела его
любимую: "Проржавеет робот старый".
Клапауций не сразу попал ко двору великого государя. В первом же
встреченном им селении начал он стучаться в дома, но никто ему не открыл.
Наконец на совершенно пустой улице он увидел маленького ребенка, который
подошел к нему и спросил голосочком тоненьким и шепелявым:
- Купите, шударь? Дешево уштуплю.
- Может, и куплю, но что? - удивленно спросил Клапауций.
- Шекретик гошударштвенный, - ответил ребенок, высовывая из-под
рубашки краешек плана мобилизации.
Клапауций удивился еще больше и сказал:
- Нет, детка, этого мне не нужно. Не знаешь, где тут живет староста?
- А на што вам, шударь, штарошта? - спросил ребенок.
- Да надо бы потолковать.
- Ш глажу на глаж?
- Можно и с глазу на глаз.
- Так вам нужен агент? Тогда мой папа подойдет в шамый раж. Недорого и
надежно.
- Ладно, покажи мне этого папу, - согласился Клапауций, видя, что
иначе тут каши не сваришь.
Ребенок привел его в один из домов; там, у зажженной лампы - хотя на
дворе был белый день, - сидело семейство: седенький дедушка в кресле-
качалке, бабушка, вязавшая на спицах чулок, и их многочисленное взрослое