"Алексис Леке. Хроника обыкновенного следствия " - читать интересную книгу автора

- Вы очень сильны, Жан, - наконец вздыхает она. - Вам почти удалось
превратить меня в сумасшедшую. Конечно, нервы у меня сейчас не те, но всё
же... Вам удалось провести и вашу потаскуху, а она родилась не вчера... Ну
вот мы и приехали... Не выпить ли по стаканчику, чтобы отпраздновать
примирение?
- Нет, пить я не буду. Я устал и хочу домой. Но прежде доведу вас до
двери. Не хочу отвечать даже по недосмотру за другой... несчастный случай. В
вас влили слишком много дряни.
Она со смехом опирается на мою руку.
- Вы знаете, чем занимается Эмильена в данный момент? - бормочет она,
нащупывая замочную скважину ключом. - Знаете? И могу вас уверить, она
исполняет сейчас это не по работе. Почему бы вам не зайти ко мне? Я уже не
та, что была, но сделаю вас счастливым, таким счастливым, что вы не можете
себе представить, мой милый Жан. Мне кажется, лекарства превратили меня в
другого человека. Я обратилась в комок ощущений, никакая женщина-змея не
сравнится со мной. Я лучше всех до самого Урала, не пожалеете!
- Мне действительно жаль, - говорю я, входя вслед за ней.

Удар набитым землей чулком приходится именно туда, куда надо, чуть выше
уха (так считают судебные эксперты). Электра тяжело, но без шума валится на
бухарский ковер. Она в нокауте. Если верить специалистам, она очнется минуты
через две, а в голове у нее просветлеет чуть позже.
Как раз хватает времени, чтобы укрепить веревку на крюке люстры,
сделать петлю, перетащить Электру в центр гостиной, надеть на шею петлю и
вздернуть ее. Она начинает биться, когда её колени отрываются от пола. Руки
инстинктивно хватаются за веревку. Но ей удается только оцарапать шею своими
ведьминскими когтями. В те несколько секунд, пока ее ноги конвульсивно
отплясывают джигу, наши глаза - её навыкате и мои, исполненные ужаса от
собственного поступка, - буквально впились друг в друга, и мне кажется, что,
кроме боли и смертной тоски, я читаю в них какую-то смиренную
признательность, даже понимание и прощение. Но, думаю, здесь я
преувеличиваю.
Когда носки её кривых ног замирают в тридцати метрах от пола, я двойным
узлом привязываю второй конец веревки к ручке двери. Веревка держи, крюк
тоже. Хотя теперь всё равно.
Я опрокидываю испанский табурет рядом с носками её ног, стараясь ни до
чего не дотрагиваться и ничего не стирать. Только протираю ручку двери -
единственное, до чего коснулся в этом доме.
Но сделано еще не все. Дома я высыпаю в цветочный горшок землю, взятую
из него, простирываю чулок и кладу в грязное белье вместе со вторым.
Выбрасываю окурок в мусорное ведро, мою стакан и пепельницу.
Но только усевшись в горячую воду понимаю, что всё кончено и что я стал
убийцей. Я задрожал и облился потом, но вода успокоила меня, смыв
предательский пот. Зрение вновь стало острым, я вновь обрел способность
рассуждать и заниматься самоанализом.

Я только что совершил предумышленное убийство, как бы на него ни
смотреть. Простая и очевидная истина. Однако то, что я говорил Электре,
такая же истина - я ненавижу насилие и не могу совершать акты насилия.
Скажем, почти не могу.