"Танит Ли. Владычица Безумия ("Сага о Плоской Земле" #4)" - читать интересную книгу автора

ковер ее комнаты. И тогда она закричала, первый раз в жизни, обнаружив, что
у нее все же есть голос. За семнадцать дней Верхнего Мира, что длился ее
крик - ибо в Нижнем Мире прошло всего несколько секунд - она повзрослела на
семнадцать лет.
Обеспокоенные эшвы примчались на ее крик, принялись хлопотать вокруг.
Она принимала их заботу со странным безразличием. Когда дни крови прошли,
эшвам вновь стало нечем заняться подле нее и они вновь скорбными тенями
бродили по острову. А она лежала, уставив в потолок широко раскрытые глаза.
Запертая дверь.
Эшвы не могли отпереть ее. Они могли лишь жаловаться на свою судьбу -
невольные тюремщики собственной госпожи. Их беззвучный плач туманом оседал
на траве и камнях, окружая остров плотной пеленой. И день за днем призрачные
слуги все больше походили на настоящих призраков, истончаясь, угасая.
Впрочем, иногда она вставала и тоже отправлялась бродить по острову. Но
так, словно не видела земли у себя под ногами. Бывало, она бледным лунатиком
балансировала на самом краешке высочайших скал - но, как все лунатики,
никогда не падала. Иногда она прислушивалась к печальной музыке эшв, иногда
смотрела на то, как они сидят на берегу и смотрят на бесконечную череду
волн. И тогда в ее глазах появлялось нечто, похожее на жалость.
У нее не было учителей, но она училась. Училась с первого дня своего
существования, ибо ее обучение началось в тот миг, когда она появилась на
свет. Ее изначальные знания были запредельны, непостижимы, запретны для
человеческого ума. Но она, несомненно, не понимала, чем владеет. Как не
понимала и высоты своего рождения. Она помнила те сказки, которые ей
рассказывала мать, когда дочь еще пребывала в утробе, помнила ужасную смерть
Данизэль, помнила, как из мира людей ее перенесли на этот остров. Однако ни
одно из этих воспоминаний, похоже, не затрагивало ее сердце и разум. Она не
знала, что она такое. Так как же ее может трогать что-то извне, если она не
может уяснить своей внутренней сути? Но она по-прежнему молчала.
Она лежала на своей роскошной постели посреди острова в море, что в
трех днях пути - или в трех тысячах лет - от Драхим Ванашты. Быть может, она
даже чувствовала, как чувствуют звери далекую грозу, эхо неистребимого горя
Азрарна. Но даже если это чувство посещало ее, оно не давало ни пищи для
ума, ни страданий для души. Это было не ее горе. Это было горе отца,
отвернувшегося от нее.
И она жила в одиночестве дальше - или не жила.


3.


- Нет, он совсем не плохой сын, - сказала вдова. Стискивая пальцы, она
расхаживала взад и вперед. - Те, кто говорят о нем, говорят только хорошее.
Все так боятся его господина... И опасаются говорить плохо о моем сыне,
потому что это бы значило... значило плохо говорить о Лак-Хезуре. Но при
этом так многозначительно отводят взгляд. Какие вести от твоего сына? -
спрашивают они, а в глазах у них ясно читается: От этого шута горохового при
дворе злого колдуна. - Женщина наконец прекратила мерять комнату шагами и
села в резное кресло. Ее старшая дочь, сестра Олору, подошла и взяла в
ладони руку матери. - А я скажу вот что, - продолжала вдова, - это просто