"Мишель Лебрен. Одиннадцать часов на трупе" - читать интересную книгу автора

особнячке по адресу: авеню д'Ормессон в Сюси-ан-Бри. Он там все ночи. Ты
можешь сама убедиться в этом сегодня вечером.
Твой доброжелатель",
На первый взгляд записка носила анонимный характер. Она была
составлена из вырезанных из газет заглавных букв, наклеенных на простую
бумагу. Поскольку на конверте не было ни почтовой марки, ни почтового
штемпеля, его, видимо, опустили непосредственно в почтовый ящик их дома.
Эвелин, вся в слезах, сначала хотела покончить жизнь самоубийством.
Быстро отвергнув эту идею как безрассудную, она решила прикончить Ги.
Вихрем выбежав из комнаты, она ворвалась к брату. Фредди лежал в обуви на
кровати, перечитывая криминальный журнал. От внезапного появления сестры он
вздрогнул.
- Тебе чего?
- О Фредди! Фредди! - всхлипнула Эвелин, подходя к нему.
Как опрятная девочка, она, прежде чем растянуться на кровати рядом с
братом, сняла туфли.
- Да что с тобой? - мягко спросил он.
- Я не могу тебе этого сказать, но я хочу, чтобы ты одолжил мне
револьвер. И пожалуйста, без вопросов, дело сугубо личное.
Она разрыдалась, и Фредди смутно почувствовал, что её горе его
трогало.
- Но у меня нет револьвера.
- Есть, есть, тот самый, что ты мне как-то показывал! Дай мне его,
умоляю тебя.
Фредди не мог, не потеряв лица, признаться сестре, что револьвер,
которым он хотел произвести впечатление, был всего лишь банальным
портсигаром.
- У меня его больше нет. Продал.
Эвелин вскочила с постели, надела туфли и, сильно хлопнув дверью,
удалилась. Фредди недоуменно пожал плечами. Крутые парни вопросов никогда
не задают.
Эвелин бежала, ничего не видя перед собой, и столкнулась с отцом,
Гастоном Беррьеном. Тот выходил из ванной, благоухая лосьоном с запахом
папоротника. Он поймал дочь в объятия и нежно спросил:
Что с тобой, малышка?
Отец, о отец! Если бы ты знал... - простонала она. Он подтолкнул её в
свою комнату, где пахло погасшей сигарой.
- Ну хватит, хватит, лапушка. Ты сейчас расскажешь своему папочке о
своей неизбывной печали.
Не в состоянии вымолвить ни слова, она, роняя слезы на ковер, кивнула
головой. Отзывчивый Гастон протянул платок, и она уткнулась в него.
- Ты знаешь, отец, у меня горе! - воскликнула она.
Гастон Беррьен догадывался об этом. Но он хотел знать, до какой
степени оно было непоправимым. Он стал допытываться об этом у дочери,
которая только и ждала, кому бы выплакаться.
- Отец, у меня есть возлюбленный. Я люблю его.
Он молчал, ограничившись тем, что вставил в рот предварительно
увлажненный конец сигары, запалив её с помощью газовой зажигалки.
Эвелин, ступив на путь исповеди, не могла более молчать. Ей казалось,
что, признаваясь во всем отцу, она внутренне очищается.