"Александр Герасьевич Лебеденко. Восстание на 'Св.Анне' " - читать интересную книгу автора

- И всех господ офицеров просили. Особо секретный разговор, -
многозначительно добавил он тоном осведомленного в секретных делах человека.
Серега Глазов не был любимцем команды. Трудно сказать, был ли он
искренне предан капитану, но, чтобы угодить своему барину, он готов был
разбиться в лепешку. Капитан любил похвастаться, что ему-де известно все,
что происходит на пароходе. Однако все мы, и в особенности матросы, хорошо
знали, что таланты капитана в области сыска и шпионажа зависели от ловкости
вестового. Глазов был предупредителен со штурманами, всегда заигрывал со
старыми матросами, но в то же время высоко задирал голову перед судовой
молодежью. Офицеры относились к нему с презрением, матросы звали его холуем,
блюдолизом и не прочь были, под видом шутки, намять ему бока или наложить
увесистых подзатыльников.
Однажды он попробовал было "подъехать" к Сычеву. Заговорив с ним, он
щелкнул серебряным портсигаром и жестом деревенского щеголя предложил Сычеву
папироску.
Сычев папироску взял и спокойно ответил на все вопросы Сереги. Серега
обрадовался, размахнулся и со словами: "Молодец ты, Павел Анисимович!" -
хлопнул по-приятельски по закорузлой ладони Сычева.
Но квадратные пальцы Сычева сжали Серегину ладонь так, что сам Серега
присел, а портсигар со звоном покатился по палубе и папиросы посыпались в
желоб.
- Ой, Пал Анисимович! Раздавишь, брось, не шути! - слабеющим голосом
взмолился Серега.
Но Сычев не выпускал руки Сереги и смотрел в сторону, будто ничего не
случилось.
Серега просил, кричал, потом сел на палубу и зарыдал растерянно и
жалко, как рыдают только взрослые люди, обессилевшие от боли и злости.
Стоявшие кругом матросы молчали. Наконец Серега затих.
Тогда Сычев отпустил руку и ушел. Серега долго сидел на полу и плакал,
не поднимая головы.
Начальству он не пожаловался. Он перевязал искалеченную ладонь и сказал
капитану, что порезал палец.
Сейчас Глазов говорил со мной тоном высокоосведомленного лица и всем
своим видом желал показать, что он - человек важный, кой-что знает.
Я молча надел фуражку и пальто и отправился в кают-компанию.
Серега обиженно шмыгнул носом и, болтая руками, поплелся за мной.
В коридоре я встретил старшего механика с трубкой в зубах и Кованько,
поправлявшего на ходу воротник. Все трое мы вошли в ярко освещенную
кают-компанию. Капитана еще не было. Старший поправлял перед зеркалом
пробор, второй механик, забравшись в самый дальний угол, бессовестно ковырял
в зубах.
Капитан не заставил нас долго ждать, и собрание началось. Впрочем,
слово "собрание" мало подходило к нашему собеседованию. Собрания не были в
моде до революции. А на корабле дальнего плавания, в море - и подавно. Нужны
были совершенно исключительные причины, чтобы заставить нашего капитана,
человека властного и самолюбивого, пуститься в обсуждение вопросов,
касающихся судна, хотя бы с командным составом.
- Господа! - начал он тихо, но внушительно. - Произошли большие
перемены, которые грозят отразиться и на нашей с вами судьбе. У нас нет
больше родины! Нет больше своих русских портов, если не считать далекого