"Иван Ле. Хмельницкий. Книга третья" - читать интересную книгу автора

24


Иван Богун по-своему утешал Карпа, когда женщины теплой водой промывали
ему раны на шее, руках и перевязывали их:
- Ну, Карпо, может, все-таки выпьешь горилочки? Рассказывают, что
покойный отец, бывало, говорил: самое лучшее лекарство, мол, - это горячая
кровь. А чем ты ее согреешь, если не полквартой горилки? Не знаю, сам не
слыхал, но мать уверяла, что отец именно так советовал...
Карпо через силу улыбнулся. А когда женщины ушли, унося теплую воду,
сухие листья чемерицы и окровавленные бинты, он облегченно вздохнул.
Временами он закрывал глаза, возможно, стараясь вспомнить, что говорил в
таких случаях его отец, а может, думал о чем-то радостном, чтобы заглушить
боль.
К нему подсел Богдан. И он был не весел, хотя приехал домой, к семье.
Тяжело переживать позор поражения! А еще тяжелее чувствовать свое
бессилие, сознавать, что ты ничем не можешь помочь своему народу. Разве
люди от хорошей жизни берутся за оружие?..
С Ганной и с детьми старался быть как можно ласковее, а сам спешил в
компанию казаков, в разговоре с воинами искал душевного успокоения. Ну,
вот они, цвет приднепровского народа, посмеиваются стыдливо над своими
ранами. А ты, самый старший среди них, сидишь пригорюнившись, сочувствуя
Карпу, хотя и сам со своей душевной раной тоже нуждаешься в сочувствии.
- Нет, уже не писарь я, друг мой, - продолжал Богдан, будто думая
вслух, жалуясь на свою судьбу.
Карпо открыл глаза, но ничего не сказал. А что скажешь, чем утешишь? Он
не мог понять, переживает ли Богдан, что лишился почетного и
обременительного писарства, или радуется, что избавился от него. Вон и
Назрулла стоит с забинтованной головой, держится за левую руку на
перевязи. Кого утешать, о чем спрашивать? Только еще больше терзать сердце
друзьям и себе.
- Приехал в Чигирин принимать сотню, - начал Богдан. - Полка же нашего
в Чигирине нет. Теперь ищи, сотник в звании полковника, свою сотню, иди на
поклон к Пеште...
Все это Богдан сводил к шутке, словно говорил о чем-то незначительном.
Когда же Карпо удивленно посмотрел на него, очевидно ожидая объяснений,
Богдан не мог дальше сдерживаться. Довольно хандрить казаку! И попросил
Карпа рассказать, кто и где его так искалечил. Ведь подписано соглашение.
Стоило ли унижать себя, покорно стоя перед шляхтичами, чтобы проклятые
гусары нарушали писанное кровью соглашение и продолжали калечить
украинский народ?
- Да и верно, как это случилось? - мучительно вспоминал Карпо,
опечаленный плохим настроением Богдана. - Выбежал я из душного зала, где
казаки подписывали это позорное соглашение. Ни жолнеры, ни ротмистры не
погнались за мной после того, как ты сказал, что я твой джура. Правда, на
улице жолнеры пристально присматривались ко мне. "Белоцерковский?" -
спросил рейтар из охраны, стоявшей на мосту возле Роси. "Да отстань ты от
меня! - возразил я. - Белоцерковский, белоцерковский... Чигиринский казак
я! Коль не видишь с похмелья, так протри глаза. Белоцерковские казаки в
синих жупанах..."