"Прекрасность жизни. Роман-газета." - читать интересную книгу автора (Попов Евгений)

Нет, не о том

...или, например, Перерославль, бывший древнерусский город, обладающий монастырем XVII века, стены которого не развалились до 1984 года, живут туристы, называется «Турбаза». Герой получает место в келейке. Три койки, стены облупились, из треснувшей форточки дует свежий сентябрьский ветерок. Но герой пока еще молод, и жизненные невзгоды, уборная, как на железнодорожном вокзале, не смущают его, вызывая, скорее, добродушную ухмылку, чем злобную гримасу. В келейке он один, две другие койки сияют неприступностью в виде ловко сложенных одеял с белой лентой простыни по диагонали. Дисциплина! Герой, готовя ложе ко сну, с удовольствием замечает, что одеял на постели — два, две штуки. Значит, администрация монастыря истинно заботится о народе, и спать будет хорошо, свежий ветерок подует в ПЛЮСОВУЮ сторону, доставляя в келейку озон, кислород, фитонциды. Славно заночуем, так-то, брат!

Скромный ужин героя: помидоры, плавленый сырок, бутылка пива. Копченой колбасы не смог достать, нет терпения стоять в очереди. Чтение иллюстрированного еженедельника «Собеседник» от 28 августа 1984 года: «Давно известно, что характер, вкусы, интеллект и даже мировоззрение человека могут отражаться в его одежде. В свое время среди части молодых людей вошел в моду так называемый «босяческий стиль». Ребята и девушки одевались нарочито небрежно, вызывающе, носили затертые до дыр, с заплатами джинсы, несвежие рубашки, грязную обувь, демонстративно обнимались на улицах. В общем, стремились показать свою «раскованность». Вот, мол, какие! Не признаем никаких «условностей». В Казани недавно появились так называемые «теляги». Их отличительный признак — все носят старые телогрейки. Ну и носили бы на здоровье сами. Нет. Они пытаются навязать свой «вкус» другим с помощью кулаков. За этим уже стоит стремление диктовать»,— попытка сочинить письмо другу из города К., что на великой сибирской реке Е., и мгновенный провал в счастливый сон на чистых простынях, сон на новом месте, приснись жених невесте, что следует понимать так: Родина тоже любит героя и во сне желает с ним обвенчаться, дабы узаконить их тайные отношения.

Нет, не о том. Лучше про город. Славный город основан князем Юрием Долгоруким. Спасо-Преображенский собор XII века, Федоровский собор XVI века, Симеоновская церковь XVII века. Центральную часть опоясывает земляной вал, заросший изумрудной травкой,— любо вдыхать под солнышком горьковатый запах родных полей. Был ров, но весь зарос болотом, да и не нужен теперь, не от кого обороняться, все на месте. Переулки: Ветеринарный, Призывный, Косой, Пятилетки. Улица Звиргздыня. Лозунг: «Горожанин! Любишь свой город — борись за чистоту и порядок». «В этом доме в декабре 1905 года помещалась конспиративная квартира социал-демократической организации г. Перерославля». Потрясающе! Малюсенький домик со слепенькими оконцами, а практически с него все и началось. Как же, спросим, называется эта сила, способная взорвать многовековые напластования и «в мемориальное небо вбить крепкие звезды, как гвозди» (А. Вознесенский)? Закоулки ныряют. Речка, швейная фабрика «Красное эхо», бетонка, новое пространство микрорайонов, промзона, колючка, супесь, глина чавкающая.

«Понятно, что это пространство со временем тоже преобразится, встав в культурный ряд XII—XX веков. Зацветут розы, асфальт зальет территорию, скульпторы Орлов и Пригов построят детскую игровую площадку «Гулливер», и грядущее поколение будет весело аукаться меж высоких деревянных ботфортов, усов и носа поверженного исполина. А ваятели, приобретя твердую уверенность, что жизнь проживается не зря, поедут на заработанные деньги в Крым, сядут под пальмой, обнимутся, вздохнут»,— фантазировал герой, осторожно пробираясь по хлипким досточкам к административному корпусу Перерославльского химзавода, куда он был послан начальством в командировку: решить за двадцать минут один важный вопрос по наглядному оформлению того, что еще наглядно не оформлено. По линии цветов, картин, растений и птиц. Чтоб все стало окончательно красиво.

Нет, не о том. Может, о музее? Историко-краеведческий музей, расположенный на крутом откосе в здании другого монастыря XVII века, стены которого тоже не развалились до 1984 года, потому что строили на Руси всегда отменно, как бы предвидя множество грядущих катаклизмов... Музей хорош, спору нет, но герой счел неправильным, что по средам здесь работает лишь «советский период», как предупредила пожилая привратница в бежевом халате, отрывая корешок тридцатикопеечного билета. Все ценно в совокупности, мог бы сказать он, и какое дело посетителю до того, что большая часть сотрудников уехала «на картошку»? Картошка картошкой, но духовную пищу ничто не заменит. Ведь иногда русскому человеку достаточно увидеть в музее икону Николая Угодника, например, как он тут же добивается на вверенном ему обществом участке деятельности неслыханных результатов, перевыполняя план на 200, а то и на 300 процентов, это все знают.

Но промолчал. Куда в чужой монастырь со своим уставом? День — среда. Герой вступает под сумеречные своды, украшенные диаграммами, фотографиями, таблицами, а также вещественными доказательствами бытия: кожаными куртками, револьверами, пулеметом «максим», орденами, медалями, серпом, молотом, образцами продукции химзавода и бывшей фабрики механической вышивки Гольдберга.

Советская власть погибнет без коммунистической партии.

Крестьянин! Снизь рыночные цены! Этим ты поможешь своему брату-рабочему.

Постановка пьесы Г. Гауптмана «Потонувший колокол» силами художественной самодеятельности фабрики «Красное эхо» под руководством Ольги Делла-Вос Палиевской.

Приказ от 5 июля 1920 года Перерославльской уездной комиссии по борьбе с дезертирством

В связи с наплывом в вашей волости дезертиров и выезда сессии Ревтрибунала я, уездный Военный комиссар — Начальник гарнизона Перерославльского уезда — Председатель комиссии по борьбе с дезертирством, объявляю вашу волость на особом военном положении.

Председатель Сельского Совета по получении настоящего приказа должен собрать экстренный сбор граждан своего селенья, на котором составляет полный список всех дезертиров селения и обязательно за подписью всех граждан и доставляет его в волость для личной передачи Председателю Ревтрибунала.

1. Явиться всем дезертирам, имеющимся в волости, к месту Ревтрибунала, выехавшего в волость сего июля 1920 года к 10 часам нового времени, с запасом продовольствия на 2 недели.

2. Родственники, у коих проживает дезертир, должны доставить дезертира к месту явки обязательно на собственной лошади, в случае отсутствия этого взять список на все свое семейство и имущество, причем правильность списка и неимение лошади удостоверяют сельский председатель и секретарь.

3. Неявившийся в срок дезертир и все его семейство, которые состоят у нас на учете, подлежат на месте суду Ревтрибунала с применением высшей меры наказания расстрела.

4. В случае неправильности списка все общество в целом подлежит строгой ответственности и преданию тут же на месте разбору сессии ревтрибунала. 5. В случае, если списки составлены правильно, общество безусловно освобождается от какой-либо ответственности.

Нач. гарнизона Перерославльского уезда и Председатель выездной сессии Ревтрибунюла

МАГЕР

Члены Ревтрибунала

Э. КЛЕПОВ

МУХИН

Документ, ничего не скажешь! Герой поежился. Ему живо представилась грозовая атмосфера тех далеких лет, когда огненное кольцо сжималось вокруг горла молодой Советской Республики и в Ярославле, дыша злобой, орудовал Борис Савинков, желавший прекращенья всего того, за что бился трудовой народ, не щадивший ни своей, ни чужой крови. Потрясенный герой вышел на улицу, где по-прежнему голубело мирное небо.

Отчисляю в фонд обороны 15 трудодней и соберу 6 ведер золы.

Герой поклялся, что отныне еще больше будет ценить прекрасность жизни: ведь теперь он может свободно ездить по стране, кушать в столовых и ресторанах, читать книги, газеты, журналы, слушать радио, смотреть телевизор. И ему совершенно не страшны ни бандитская пуля, ни нагайка, ни шомпола, ни «Штаб Духонина». Герой с умилением думал о родной земле.

Нет, не о том. «В России отдельная человеческая жизнь дешева,— думал он, сидя на крыльце автовокзала,— но вместе эти «единички» образуют громадную силу, чье имя — народ, который, согласно Некрасову, «вынесет все и широкую, ясную в жизни дорогу проложит себе». Думал о храбрости русского человека, подмеченной Гоголем, думал о Чехове, Бунине, Маяковском, Пастернаке, Маркове, Михалкове, о щедрости русской натуры думал, о гигантском запасе любви и всепрощения. И невольно вслушивался в созвучный его мыслям простой рассказ соседки по крыльцу автовокзала, женщины лет тридцати, чье загорелое лицо было по-крестьянски подвязано платочком «Париж». Рассказ про старуху Мелентьевну, которая жила в одной из деревень, поспешно и непродуманно причисленной к сонму «неперспективных». Мелентьевна держала скотину: быка и жирную телочку, но хлев для скотины и бедная избушка ее заросли навозом. Когда она предложила соседу дяде Васе (75 лет, но все еще бодр, плотничает, собирает грибы, ягоды) отремонтировать ей дом за плату и вывезти за плату навоз хоть в огород, он категорически отказался, улыбнулся и сказал: «На это, Мелентьевна, всей твоей скотины не хватит». Скотину пришлось стрéлить. Быка стрéлили два раза, потому что с первого раза он не упал, а еще больше взбесился. Стрелял дядя Вася. Застрелили и телочку. Сдали мясо на заготпункт, получили много денег. Казалось бы, жить да жить, но вскоре случилось несчастье. Свет в деревне, ввиду ее неперспективности, поспешно и необдуманно отключили, печка дымила, и старуха однажды сильно обгорела, разжигая керогаз и сослепу не заметив, что ее грязный фартук напитался керосином. Она быстро потушила самое себя, но все же слегла и больше не встала. А ее младшая сестра, служившая уборщицей в ближайшем от неперспективной деревни Доме творчества не то писателей, не то художников, все плакала, плакала и никому ничего не говорила. А когда все ж сказала и за старухой немедленно выслали «скорую», было уже поздно: за общим заражением крови последовал летальный исход. Младшей сестре-уборщице после этого случая стали навязчиво предлагать однокомнатную квартиру с частичными удобствами, но она отказывается. А когда ей прямо говорят, что ее может постигнуть участь старшей сестры, она в ответ лишь тихо улыбается, качает головой и повторяет: «Знамо-знамо...» Рассказчица добавила, что и эта старуха (младшая) до сих пор таскает на себе такое количество сена, что это удивило даже супруга рассказчицы, здоровенного мужика, не то писателя, не то художника, когда они отдыхали. В голосе ее сплелись, как в многожильном проводе, и скорбь, и восхищение, и удивление. Она все твердила, что сгоревшая старуха сама в какой-то степени виновата, ведь ей давным-давно предлагали переехать, умоляли, просили, а она все держалась за скотину, которую все равно потом стрéлили... Тут подошел громадный красный автобус на Москву, и все присутствующие, включая рассказчицу, ее мужа, героя, слушателей, поторопились занять места, указанные в билетах.

Нет, опять не о том! Не о том! Да о чем же в конце-то концов? Уж не о тех ли двух шоферах, которые нарушили покой героя, будучи за неимением мест подселенными к нему в келейку и наполнившие ее громогласной энергией людей, одолевших за день 600 километров двухполосного шоссе? Они ехали из города Андропова, бывший Рыбинск, Щербаков, снова Рыбинск. Они разложили на газете огурцы, колбасу, чеснок. Они пили водку, предложили и герою «50 грамм», но он по непонятной причине отказался. Они были из Воронежа, сказали, что у них со снабжением «в общем-то нормально». Есть птица, яйца, «комиссионная» колбаса. Один из них служил в ГДР и рассказывал, как местные немецкие комсомольцы приглашают своих русских братьев в «гаштет» на «дружбу», где сердечно угощают их пивом и шнапсом, как любят русских воинов немецкие девчата, но что иногда бывают драки из-за незнания языка. «Русский Иван такой. Выпил стопку, черти у него заплясали в глазах, он рраз-раз и по морде!» — кричал шофер. Его коллега, обсудив с героями события в Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке, Пакистане, Афганистане, Польше, Америке и Аргентине, вскоре лег спать, сославшись на то, что у него язва желудка, которую он лечит травами двенадцати сортов.

Не о том! Господи, Боже ты мой, да когда же о том? И что есть То, если разум мутится, дрожит рука, трясется ручка, ноет челюсть, в ухе постреливает... Уж не простудился ли я, не промочил ли ноги, когда ходил по грибы? Или это следствие «Эсхатологических настроений определенной части бывшей молодежи»? Опять к врачам? Упаси Боже!.. А здесь все не о том да не о том! Плохи мои дела...

Плохи мои дела, отчего уже нет смысла таиться. Да, я действительно хотел выйти через «героя» на две параллельные истории с выводом и моралью, но у меня ничего не получилось, не получается и не получится. Да и истории какие-то туманные, расплывчатые, если не сказать хуже. Как грубо выразилась одна утонченная дама по поводу фильма, снятого известным поэтом: «У кого не стоит, тот никак не может кончить». Я с ней совершенно не согласен, это глупость, но все же сделаю еще одну попытку. Попытка не пытка, но и пытка не попытка. Чушь! Дичь! Бред!

ПЕРВАЯ ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ. Некая женщина побывала за границей, купив там изрядное количество обуви для своей многодетной семьи. Проходя через таможню международного аэропорта «Шереметьево», она обнаружила пропажу одного ботинка одной из пар и принялась энергично искать ботинок, то возвращаясь к движущей ленте, то ступая обратно к своим вещам. Уж все пассажиры давно ушли ехать в Москву, а она все искала и искала, затратив на это около часу времени, сильно вспотев, шляясь со вздыбленными волосами, вызывая комическое недовольство таможенного персонала, который уж совсем и не шарился по ее вещам, а лишь повторял во злобе: да проходите, проходите же вы в конце концов.

В конце концов она нашла среди сутолоки вещей указанный ботинок и возвратилась через турникет на родину. Во избежание недоразумений, недомолвок, разгула амбиций специально подчеркиваю, что она не везла из-за границы ничего предосудительного. Она — честная женщина и мать. Она просто-напросто потеряла ботинок, долго его искала, а потом нашла, и я ее целиком приветствую, я сам поступил бы так же. Это знаете, если на таможне по ботинку оставлять каждый раз, то всю жизнь босой ходить будешь, если тебя за границу пускают...

ВТОРАЯ ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ. 1934 год. Мама первый раз ведет девочку в Большой театр. У мамы роскошная лиса-чернобурка. Живут они небогато, отца у них уже нет, лису подарил добрый человек. В возникшей у входа в Большой театр толчее любителей и фанатиков искусства неизвестный злоумышленник срывает лису с шеи девочкиной мамы и пускается с лисою наутек. Девочка, волнуясь, теребит мамину руку, настаивая, чтоб им догнать негодяя или хотя бы обратиться к постовому, дежурящему близ недавно выстроенного метро «Площадь Свердлова». «Пойдем,— твердо отвечает ребенку мать.— Запомни, что неприлично опаздывать в театр и являться туда после третьего звонка. Запомни это! Запомни на всю жизнь».

И девочка запоминает это на всю жизнь. Она вырастает и через пятьдесят лет делится таким воспоминанием с героем. Герой едет в Перерославль и мучительно думает о том, кто прав в этом мире, кто виноват и что делать?.. Но тут двери закрываются, громадный красный автобус согласно купленным билетам отправляется в Москву, и все пассажиры, поторопившиеся занять свои места, дремлют как дети стукаясь головами об окошки.

ВЫВОД И МОРАЛЬ. Если вы потеряли ботинок, если у вас украли лису или вообще все, поздно мучительно думать о том, кто прав в этом мире, кто виноват и что делать. А лучше или искать ботинок, вспотев, шляясь со вздыбленными волосами, или еще лучше — отправиться в Большой, Малый театр, консерваторию, Третьяковскую галерею, куда душе угодно, но чтоб уж не опаздывать, если пошел. Потому что отсутствие ботинка, кража лисы или вообще всего означает лишь то что у вас нету больше ботинка, лисы или вообще всего, как не было и до того как вам все это подарил добрый человек. Ничего нету, но жизнь продолжается, ибо по-другому она не умеет.