"Андрей Лазарчук. Опоздавшие к лету, Том 3: Аттракцион Лавьери" - читать интересную книгу автора

ради разминки, что это за разминка, десять прыжков, - так, ритуал - два раза
ударил по стене, выходящей в коридор, хорошо ударил, в полную силу - стена
загудела, - лизнул занемевшие сразу костяшки, подхватил на плечо серый
толстый джемпер и вышел в коридор, пустой и пыльный. Здесь он сделал наконец
то, что давно хотел, но стеснялся: прыгнул на стену, оттолкнулся от нее
ногами и кулаками, отлетел к противоположной стене и как бы прилип к ней под
потолком - прильнул спиной и повис, потом мягко скользнул вниз и приземлился
на ноги посередине коридора, все это бесшумно и легко, невесомо - все мышцы
радовались в нем, полные сил, заряженные на весь сегодняшний день... на
весь? - накатило вдруг сомнение, как облако-облачко - прошло и растаяло, и
все снова было ясным и чистым. Он не стал спускаться по ступенькам, а махнул
через перила, посмотрев, конечно, предварительно вниз, не идет ли кто,
приземлился упруго и точно и, ни на миг не останавливаясь, вышел в холл,
раскланялся с портье мадам Виг, отдал ей ключ и пошел в буфет.
Стулья были еще опрокинуты на столы, Рисетич, стоя спиной к стойке,
возился с бокалами и чашечками, тонко пахло помолотым, но еще не заваренным
кофе, пахло сдобой, кремом и колбасой - за валюту здесь можно было взять что
угодно. К концу дня, если живущие в отеле иностранцы не съедят все это
великолепие, можно будет попробовать предложить динары. Вчера в Аттракцион
заглядывали два офицера в странной форме, даже Козак не знал, какая это
армия, но расплатились они динарами, стреляли легко и весело - таких Ларри
не любил и отказался с ними выпить, хотя выпить хотелось, а они очень
настаивали. Но про себя Ларри знал, что, если бы они заплатили долларами или
чем-нибудь еще, он бы пошел с ними пить их коньяк, хотя они ему и не
понравились - тем, что стреляли весело и легко. Козак говорил, что
объяснялись они по-английски, но с таким чудовищным акцентом, что понимал он
их через слово. Они пытались выразить свое восхищение. Лучше бы заплатили
долларами - тогда бы я сейчас заказал себе чашечку кофе и что-нибудь еще...
- Привет, - сказал он Рисетичу.
Рисетич оглянулся.
- Здравствуйте, господин Лавьери, - вежливо сказал он. Рисетич не
признавал этой американской моды: "привет", "ты", "старик", по имени - в
отличие от второго бармена, Динеску, который только так и мог. Динеску
работал под бармена из вестерна, Рисетич был из "до-войны". Оба были
замечательными актерами. Ларри положил на стойку бумажный динар - один из
четырех, которые он мог позволить себе сегодня потратить. Рисетич кивнул, и
на стойке возникла маленькая рюмочка, а чуть позже - Рисетич возился с
кофеваркой - и маленькая чашечка с чем-то черным с белым ободком пены. Этот
белый ободок был подозрителен - Ларри поднес чашечку к лицу, понюхал: кофе
был настоящий. Он вопросительно посмотрел на Рисетича, тот слегка улыбнулся
и опустил глаза. Ну и дела, подумал Ларри. Интересно. Рисетич сходил на
кухню и принес блюдце с пирожными: два пирожных, эклер и меренга.
- Что-нибудь случилось? - шепнул Ларри.
- Ешьте, - тихо сказал Рисетич.
Пирожные были подсохшие, вчерашние, но и это было не по карману -
каждое тянуло динара на полтора, кофе - на все пять. Ларри вспомнил вдруг,
как тогда они, четырнадцать человек, еще утром - узники смертного блока -
брели, спотыкаясь, по грудам бумажных мешков вдоль разбитого эшелона, и из
мешков, разорванных и развязанных, грудами вываливались тугие пачки радужных
бумажек, расстилались под ногами в разноцветный ковер: доллары, франки,