"Борис Андреевич Лавренев. Ветер (Повесть о днях Василия Гулявина) " - читать интересную книгу автора

шкунах, на призраках волн. Из-за зубчатых призрачных стен на город щерятся
призраки пушек. И тень часового с тенью ружья на плече одиноко в ночи
проходит по бастионам, и слышит Россия окрик команды: "Слу-уша-а-ай!" И в
мрачных тенях мрачных дворцов меняются тени сказочных царей. Черная жизнь
черных призраков. Насилие, кровь, удушье, шпицрутены, казни, ссылка,
отрава... И призрачной белой ночью на Сенатскую площадь приходит курносый
призрак, с пробитым виском и туго стянутой шарфом шеей, и, высунув синий
язык, дразнит медный призрак Строителя, а вокруг ведут хоровод пять теней в
александровских тесных мундирах, также высунув языки в смертной гримасе.
Нет Петербурга! Нет и не было!
Был бред, золотая мечта новорожденной империи о Европе, о двери, широко
открытой в ослепительный мир, зовущий императорскими маршами и громом побед.
Но вокруг гранитной мечты, построенной в роты, вырастал понемногу
грозной реальностью из бетона, железа и стали, в душной копоти, в адских
огнях, в металлическом громе и рокоте, строй кирпичных грохочущих зданий,
где согнанные рабы молча ковали силу и мощь империи призраков. И в визге
станков, свисте приводных ремней, лязге молотов, радуге молний бессемеровых
груш, под гигантскими лапами кранов, в зареве, взмывавшем до звезд, рабы
плавили в горнах металл и копили шлаком в сердцах оседавшие ненависть и
гнев. И из города-призрака приходили в город реальности неизвестные люди с
книжками и словами, полными отравы гнева. Тогда зажигались глаза у горнов
мечтой и восторгом А наутро на стенах белели листки со словами, пылавшими
кровью Взывали гудки, и рабы, толпами в тысячи тысяч, шли к сердцу
города-призрака; смертной вестью лился гул бунта, и струями свинца
заливались толпы до нового бунта, пока ветром осенним, тугим и упругим
октябрьским штормом не был развеян призрачный мир удушья и впервые в истории
в одно слились оба города.
Нет Петербурга...
Есть город октябрьского ветра...
Долго сидит Гулявин, и в матросских упрямых глазах бегают желтые
огоньки, и мысли буравит все то же: "Землю всю перестроить надо
По-настоящему По-правильному, чтобы навсегда без войн, без царей, без
буржуев обойтись! Ленин башковит! Как это у него выходитя? Ничего не
потеряем, кроме цепей, а получим всю землю".
И от этой мысли захватывало дыхание.
Видел перед собою всю землю, большую, круглую, плодоносную, залитую
солнцем, мир бесконечный, богатый, широкий, и мир этот для него, Гулявина, и
прочих Гулявиных, и когда бросал взгляд на свои смоленые руки, казалось, что
на них слабо звенят ослабевшие цепи.
Нажать разок - и лопнут, и нет их
Вставал лениво и шел в Совет на атласный диван
По дороге окликали гулящие барышни
- Кавалер! Дай папироску!
- Матросик, пойдем со мной!
Но хмуро теперь смотрел на них Гулявин и мрачно ругался в ответ. Не до
баб было.

Глава четвертая.

Ветровой июль