"Ольга Лаврова, Александр Лавров. Подпасок с огурцом (Следствие ведут ЗнаТоКи)" - читать интересную книгу автора

Развеселясь от какой-то мысли, Альберт напевает на мотив из
"Риголетто":
- Ля-ля! Ля-ля! Выходит, иностранец роскошно погорел! - и с аппетитом
принимается доедать все, что осталось на столе.
- По ассоциации вспомнился забавный случай. В двадцатых годах в Польше
жил один художник, который время от времени делал прелестных "Рубенсов", -
начинает со вкусом рассказынвать Боборыкин. - Варианты, эскизы и свои
оригинальные сюжеты. Парочку я видел - гениальная имитация. И вот некий
пан-ловкач подбил его на солидного, масштабного "Рубенса". Затем холст
записали, нарочно кое-как, и повезли за границу. И таким же манером
таможенников взяло сомнение. Технику тогда не применяли, раскрыли картину,
глядят - Рубенс! Скандал, газетная шумиха, сенсация. Неизвестное полотно
Рубенса пытались тайно вывезти из страны! Картину, естественно, завернули
обратнно, ловкача всячески срамили, а ему того и надо. Он стал признаннным
обладателем Рубенса. И пока правда не выплыла наружу, продал его за
баснословную сумму.
- А помнишь старичка, который в Столешниковом приходил просить на
опохмелку?
- Еще бы! - Боборыкин оборачивается к Альберту. - Классинческий был
специалист по голландцам. Пока не спился, пек их как блины, один к одному.
Он говаривал, что в любой галерее мира есть его голландец. И действительно
- есть.
Муза бережно собирает на поднос хрупкую посуду и выносит ее из комнаты.
Слышится телефонный звонок, отдаленный голос Музы, взявшей трубку, затем она
появляется в дверях.
- Папа, Цветков.
Боборыкин выходит.
- На прошлой неделе тебя опять видели в ресторане с женщинной, -
горестно говорит Муза, продолжая прибирать.
- Да? В каком? - невозмутимо интересуется Альберт.
- В "Славянском базаре".
- Тебя дезинформировали, дорогая. В "Славянском базаре" я был не с
женщиной - с девицей. С этакой дурочкой в стадии молочно-восковой спелости.
К сожалению, выяснилось, что ни на что путное она не годится. На беспутное
- тем более.
Муза в ярости.
- Проверил?
- Не привязывайся с глупостями. В рестораны я хожу потому, что дома
нечего жрать. Мы едим на бесценном фарфоре и хрустанле позолоченными вилками
и ложками. Но что мы едим? Консернвы, бутерброды, бесконечные яички всмятку,
хорошо, если маганзинные котлеты. Я всегда голодный. Я пережил ленинградскую
блокаду! Как мы мерзли... Как мы боялись... Как голодали... Тебе не понять,
ты была в тылу. А я хронически голодный.
- Но папа тоже перенес ленинградскую блокаду и очень уменрен в еде.
- Ему легко быть умеренным. А мне нужно! Я на все жадный: жратва,
деньги, женщины, удовольствия. Папа... У него уже перенходный возраст. С
этого света на тот.
- Не смей так говорить!
Разгневанная Муза выскакивает из комнаты. Входит Боборынкин.
- Снова ее дразнишь?