"Александр Ласкин. Дом горит, часы идут (Документальный роман)" - читать интересную книгу автора

жизни!
К тому же не в его характере останавливаться. Раз однажды получилось,
то надо продолжать.
Никогда "Волынь" не помещала ничего подобного. Тут не просто
размышление, а настоящее воззвание.
При этом автор не прячется за абстрактным "мы", а говорит от своего
лица.
Вот так запросто - Константин Роше. Очевидно, что всю ответственность
он берет на себя.
Уже название удивляло: "К устройству волынской столовой в голодных
местах".
Как видно, это следовало понимать так, что, если все будут против, Роше
сделает по-своему.
Не приравнивал ли он себя к официальным инстанциям? Ведь только они не
спрашивают, а ставят в известность.

4.

Образовалось что-то вроде цепочки. В самом ее конце находился Коля с
газетой в руках.
Подобно тому как Роше перечитывал статью в "Сыне отечества", Блинов
чуть не зубрил публикацию "Волыни".
Здесь предощущался поступок! Да что поступок, тут подвиг был не
исключен!
Речь шла о голоде в Поволжье и на Урале. О том, что хотя житомирцы
далеко от этих мест, им не следует оставаться в стороне.
Вот, например, Роше, уже действует. Через несколько номеров сообщалось
о первых результатах.
"Я получил 14 мая от уфимского губернатора следующую телеграмму:
"Помощь нужна северу Белебеевского уезда. Благоволите приехать в Уфу, где в
течение нескольких часов получите лично от меня указания, удостоверения,
сведения. За содействие будем искренне благодарны..." Итак, из разных мест,
куда я послал запросы и предложения своих услуг по продовольствию голодающих
на великодушно жертвуемые волынчанами средства, откликнулась первая Уфимская
губерния".
Значит, обращений было несколько, а ответ один. Остальные, как видно,
совсем не заинтересовались.
Существует, знаете ли, недоверие к свободной инициативе. Всегда трудно
предположить, куда эти порывы заведут.
Так что молодец этот уфимец. Наверное, действительно думал о
согражданах, если не стал цепляться к формальностям.
Еще удивительнее то, что за столько лет пребывания в начальственном
кресле не отвык от церемонности.
Вот почему понимание пришло сразу. Ведь как для одного естественно
"благоволите", так для другого "великодушно".
"Чем менее остается времени до отъезда на место народной беды, тем
сильнее охватывает меня нетерпение, но вместе с тем все больше растет во мне
тревога, все сильнее сжимается сердце. Не труда и не усталости я боюсь;
боюсь душевных мук, которые придется пережить при виде невозможности
накормить и спасти всех несчастных, которые, заслышав об открытии столовой,