"Гленда Ларк. Та, которая видит ("Острова славы" #1) " - читать интересную книгу автора

он меня увидел, в глазах его отразилось отвращение. Мальчик явно не любил
низкорожденных полукровок.
В моей груди зашевелился гнев. Никто не должен был бы иметь права
смотреть на меня с таким презрением, особенно подобный молокосос. Вот в
такие моменты я была готова на что угодно - ну, почти на что угодно, - чтобы
заполучить говорящую о гражданстве татуировку на мочке уха.
Впрочем, каковы бы ни были мои чувства, на взгляд юноши я ответила
спокойным взглядом - опыта в том, чтобы не замечать презрения, мне было не
занимать.
Я уже собралась снова переключить внимание на двух других мужчин, когда
к моему столу приковылял слуга и спросил, чего я желаю. Ответ у меня был
готов: я желала жареной рыбы. В этой гостинице никогда ничего другого не
готовили, и я сомневалась, чтобы у меня имелся выбор, - разве что с тех пор,
как я в последний раз обедала в "Приюте пьянчуги", кулинарные стандарты
здесь претерпели чудесное изменение.
- Жареную рыбу, - сказала я, - и кружку пойла. - В этот момент я
ощутила зловоние дун-магии, которое заставило меня насторожиться и
хорошенько приглядеться к слуге.
Он представлял собой непривлекательное зрелище. Можно было только
догадываться о его возрасте, потому что лишь половина его - правая
половина - выглядела нормальной. Левая представляла собой пародию на
человеческое существо, и не требовалось зловония дун-магии, чтобы стало
ясно, от чего он пострадал. Слуга выглядел так, словно великан ухватил двумя
пальцами его и сжал, превратив половину лица в гротескную маску, а торс - в
горбатый обрубок. Левый глаз сполз вниз, уголок рта вздернулся вверх; щека,
покрытая шрамами, походила на шершавый коралл, а подбородок исчезал,
незаметно переходя в шею. Левая нога была кривой, левая рука - скрюченной
птичьей лапой. Мочка левого уха отсутствовала, явно намеренно отсеченная,
чтобы скрыть его гражданство - или отсутствие такового. Самое ужасное было в
том, что от правой половины человека сохранилось достаточно, чтобы можно
было понять: когда-то он был не менее красив, чем сидевший с работорговцами
щеголь. Я прочла в глубине глаз слуги что-то, что меня встревожило:
отражение трагедии, трагедии такого потрясающего масштаба, что немногие
могли бы это оценить.
Во мне шевельнулось сострадание, чего со мной обычно не случалось.
- Как тебя зовут? - спросила я, протягивая монету в знак того, что не
имею в виду ничего дурного. На косе Гортан следовало быть чертовски
осторожным, интересуясь личностью собеседника.
Слуга искоса взглянул на меня, и струйка слюны побежала из его
перекошенных губ на подбородок.
- Можешь называть меня Янко. В любой момент к твоим услугам,
зеленоглазка. - Он умудрился превратить последнюю фразу в непристойное
предложение, схватил монету, тоненько захихикал, что странно противоречило
его внешности, и заковылял прочь.
Я вздохнула. Так мне и надо за проявление сочувствия в таком притоне,
как "Приют пьянчуги". Я подумала, не становлюсь ли мягкотелой: в былые
времена я и минутной жалости к подобному типу не ощутила бы. Может быть, я с
возрастом размягчаюсь, как случается с жемчугом. Такая мысль меня не
порадовала. Для отверженной вроде меня злость, вызванная презрением
белокурого мальчишки, гораздо полезнее благородного сострадания. Лучше мне