"Ольга Ларионова. Евангелие от Крэга (Симфония похорон - I)" - читать интересную книгу автора

многократно и в какой-то степени даже обреченно. Так что же тянуло его сюда,
под это дымчатое небо?
А кто его знает. Потянуло, и все. Может, предчувствие конца всех дорог?
Тьфу, тьфу! Молод еще. Не зелен, но как раз в полной силе. И все, что нужно,
при нем - не сбитые ноги, ухватливые руки и то, что всегда было мечтой
каждого мужчины, если он ощущал себя настоящим мужчиной: меч. Это было
сокровищем, которое позволяли себе только самые толстосумые караванники,
ведь на одной-единственной дороге, у полоумного Аннихитры, у подножия
Инеистых гор добывали драгоценную руду. С ранней весны плавить ее было
нельзя - не подрастали деревья на уголь; потом неопытные, знавшие свое
потомственное дело только от стариков, понаслышке, плавильщики гробили не
одну плавку, пока не удавалось сварганить огненное варево, годное разве что
на дамские ножички к княжескому столу. Затем уже удавалось воскресить
полузабытые премудрости старины и наладить ковку кинжалов и наконечников для
копий дворцовых стражников; а вот до мечей дело доходило лишь тогда, когда
осень подступала к Железному Становищу. Много ли тут накуешь? Да и мечи
отписывались все до единого в княжескую казну, так что Аннихитра
распоряжался ими сообразно тому, какой половиной своей несчастной головы он
в это время ворочал: если светлой, то почетное оружие пополняло сокровищницу
и им оделяли, как высшей наградой, самых верных приспешников. Если же
Аннихитру захлестывало периодически повторяющееся безумие, то драгоценные
мечи сплавлялись за смехотворную цену сопредельным князьям, а то и просто за
кудлатую бабу побесстыжее.
Вот тут-то, попав в Железное Становище подмастерьем ковача, Харр
по-Харрада (тогда, впрочем, он звался несколько иначе) и загорелся мечтой о
собственном мече. И сбыться этой мечте удалось ох как не скоро...
Он, все еще лежа, поднял руку и остановил мерное качание стебля,
дразнившего его аппетит золотистым, но еще чуточку недозрелым колосом. Ну
что ж, раз вино все выпито, не грех и закусить. Пока не мешают. Он сорвал
колос, растер в ладонях. Ни на одной из дорог не вызревало таких зерен,
полновесных, величиной с ноготь. Приподнявшись на локте, сдул шелуху и
высыпал зерна в рот. Твердоватые снаружи, они хранили внутри нежную молочную
мякоть, чуть сладковатую на вкус. Харр уселся поудобнее, достал из дорожной
сумки печеное яйцо, припасенное на выход из леса - в открытой степи не
очень-то разведешь костерок! - и решил заправиться обстоятельно. Самыми
крупными колосьями наполнил суму; что были помельче, принялся шелушить и
жевать неспешно, благо, наполняя рот молочным соком, они не требовали
запивки. Под правым локтем что-то засвистело, но не по-змеиному, холодно и
люто, а доверчиво и просяще. Ага, сурчата. Харр высыпал чищеные зерна на
землю, и четверка проворных грязно-белых малышей накинулась на даровое
лакомство. Глаза они открыли, похоже, уже давно, а вот на крыло становились
только-только, но в драке за корм уже подлетывали, расправляя кожистые
угловатые крылышки. Он еще будет искать себе новый караван, где его будут
поить и кормить за бесшабашные застольные куплеты (осточертевшие ему самому
до желчной отрыжки), а эти уже покинут норный холмик с теплыми
разветвленными подземельями и, оставив родителей доживать свой недолгий
сурочий век, устремятся на восток, вслед за солнцем, как и надлежит всему
живому; рассекая траву узкой мордой и выступающей клином грудной костью,
вслед за ними устремятся степные шакалы, чтобы загнать притомившийся выводок
на одинокое дерево, залечь под ним и затем воем и тявканьем не давать