"Ольга Ларионова. Ненастоящему" - читать интересную книгу автора

общение с тобой. Понимаешь, с первого класса у меня теплилась надежда, что
таким, как ты, когда-нибудь научатся хирургическим путем вправлять мозги.
- А еще собрать бы книги все да сжечь! С театрами впридачу.
- Да бог с ними, пусть остаются. Ты пойми, я, если серьезно, не против
Эсхила, Шекспира, Чехова и Строгова. Я даже не против того, чтобы
какой-нибудь космовакуумщик или генетик-проектировщик написал водевиль.
Или водевили сейчас не пишут? Всё пишут? Прекрасно. И, наконец, я не
против того, чтобы, скажем, народный театр Гарвардского торфяного
техникума исполнил его и записал на стереомаг.
- Ну, спасибо. А когда же будет против?
- Видишь ли, Дан, я против, когда моя практикантка все вечера пялит
глаза в стереопроектор и складывает под кроватью штабелями кассеты с этими
самыми смазливыми мальчиками, вместо того чтобы жить и мыслить
самостоятельно, при помощи своего единственного и незаменимого мозга. Я
против, потому что я не знаю, что такая практикантка может выкинуть...
- Ничего она не выкинет. Это ты ее выкинешь, доктор Уэда, только вот я
не могу понять, за что? Не за увлечение театром же, в самом деле...
Сидней посмотрел себе под ноги, засопел. А правда, и что это он взъелся
на нее? Он вспомнил ее строгое лицо, ее очень светлые волосы, разделенные
безукоризненным пробором, и аккуратный халатик, не с одним, а с двумя
нагрудными карманами, и ее способность одинаково ловко работать обеими
руками... Симметрия - это достаточно унылое свойство у молодой женщины. Но
не это было главное в сестре Сааринен. Главное доктор Уэда сформулировал
только сейчас - это безнадежная НИКОМУНЕНУЖНОСТЬ.
- Ей-ей, ты меня заинтриговал. Так что же ты, светило глиптопересадок,
можешь инкриминировать сопливой практикантке?
- Сейчас - ничего. Но когда смогу - будет поздно. У меня такое
ощущение, что она может оказаться фанатичкой.
Он проговорил это медленно и уверенно, хотя никогда раньше об этом не
думал.
И сам удивился сказанному.
- Ну ты загнул, милорд Сидней Дж.! - Арсиньегас удивился не меньше его.
- Ты понимаешь, в двадцатом веке до нашей эры можно было быть
солнцепоклонником, но нельзя - убежденным монотеистом. В двадцатом же веке
нашей эры еще по каким-то причинам можно было быть христианином, но нельзя
- убежденным солнцепоклонником. Еще через два века можно было быть
фанатиком науки, но уже никак - религии. Сейчас фанатиком быть вообще
нельзя, ибо фанатизм упразднен, как дифтерит. Я излагаю достаточно
популярно для костоправа?
Что-то со мной происходит, думал Сидней. Нужно отвечать ему, а язык не
поворачивается. Устал, наверное. Устал вообще, и от Дана в частности. Если
встречаешь школьного приятеля и три вечера подряд треплешься с ним так,
словно вы оба еще сидите верхом на парте, то на четвертый день надо либо
становиться друзьями, либо переходить на деловой язык. Либо расставаться.
Дружбы не получилось в школе, не будет и теперь. Но тогда не заходи
дальше эпического "а помнишь?..", и весь этот нелепый, непонятно как
возникший разговор о сестре Сааринен - инцидент досадный и никчемный.
- Да, так мы остановились на том, что ты меня выписываешь.- Дан, словно
догадавшись о его мыслях, спас положение.
Доктор Уэда облегченно пошевелил плечами.