"Ольга Ларионова. Выбор (Журнал "Аврора")" - читать интересную книгу автора

его мозгу и четырнадцать лет назад и только ждала этой встречи,
неминуемой, как возмездие, ибо если на земле извечно существовал закон
бытия, карающий горем за зло, так должен же был, в противовес ему,
существовать и другой, по которому за однажды принесенную радость
воздавалось счастьем...
Эта мысль еще не успела выпасть четкими кристалликами слов, как он уже
устыдился и ужаснулся ей, ибо она принадлежала прежнему Арсиньегасу, еще
не пережившему этого пробуждения, еще не задыхавшемуся при виде этого
нежданного любимого лица, сберегаемого его памятью все полтора
десятилетия. И он смел подумать, что тогда, в каникулы великих дождей, он
принес ей радость! Ах ты, кавалер Фоблас космического века!
Облагодетельствовал своим вниманием несколько десятков разнокалиберных
дурочек! Доставлял им "радость великую без мер, без конца и границ". А
главное - сохранил, укоренил в своей памяти это хамское, самовлюбленное
ощущение "приношения радости".
И вот теперь этими нечистыми воспоминаниями он влез в дождливое лето
полузабытых каникул... Как посмел он подумать, что она, эта девочка из
второго ряда сумеречного школьного вала, девочка с тяжелыми глазами
недобрых королей, радовалась его вниманию, хранила воспоминания об этой
радости все эти годы?
Он сделал над собой усилие, чтобы прогнать мучившую его дурноту и
понять наконец, кем стала для него эта женщина - и кем может стать для нее
он? И понял одно: она тоже ждала его и любила все четырнадцать лет. И
опять-таки это не было следствием рассуждении или воспоминаний - нет, с
момента пробуждения где-то на внутренней оболочке его души, оказывается,
уже было написано "она любила меня..." И теперь ему оставалось только
сосредоточиться, приглядеться - и распознать эту надпись.
Вероятно, он и на самом деле прищурился, потому что лицо, застывшее над
ним, вдруг стало удивительно четким; вглядевшись в него. Дан вдруг понял,
что и она чего-то мучительно ждала от него, а так как он не мог
догадаться, что бы это такое было, то решил начать издалека и рассказать
обо всем, что он вспомнил и передумал за эти минуты, но сил еще не было, и
все, что он сумел сделать, это прошептать имя: "Сарри... Сарри
Сааринен..."
Но это как раз и было то, чего она ждала, ждала так, что покачнулась, и
ему показалось - она падает навзничь, а у него не было сил, чтобы
броситься к ней, но она не упала, наоборот - стремительно рванулась к
нему, и не обняла - схватила за плечи, как хватают ребенка, который чуть
было не упал в колодец...


Доктор Уэда выбрался в коридор и прислонился к стене. Поймал себя на
желании опуститься прямо на пол. Две молоденькие сестры в одинаковых
длинных хламидах бросились к нему - он отмахнулся и побрел к себе в
кабинет, на ходу сдирая перчатки.
Он нащупал клавишу звукового канала - не видео, нет, глаза его на это
не глядели. Не приказал - попросил:
- Шерелис, замените меня.
Но по тому, как сразу же стих тревожный, шелестящий гул - в
операционную набилось как-никак человек двадцать - он понял: у стола-то