"Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции" - читать интересную книгу автора (Романовский Сергей Иванович)

Глава 21

Низкопоклонцы

Во время Великой Отечественной войны гнет взбесившегося ленинизма несколько ослаб: народ воевал с фашизмом, партия его воодушевляла на боевые и трудовые подвиги. Одним словом, каждый был занят своим делом. Но после ее окончания советский воин-победитель, прежде чем вернуться на родину, «осво-бодил», т.е. прирезал к своему социалистическому огороду, целый ряд восточноевропейских государств: Чехословакию, Польшу, Венгрию, Румынию, Болгарию, Албанию, Югославию; воевал он также в Австрии, Греции и, само собой, Германии. Одним словом, повидал много. Это не могло оставить равнодушными Сталина и его окружение. Надо было срочно ставить советского человека на его привычное место. Перерыв в «Большом терроре» по вине Гитлера слишком затянулся.

Но какую же карту разыграть на этот раз? Вновь выявлять бесчисленных «вредителей, диверсантов и террористов» как-то несподручно, особенно после войны, когда «органы» имели возможность познакомиться с подлинными, а ненадуманными «врагами». Пора было менять идеологическую пластинку.

На самом деле власть не на шутку испугалась, что советские солдаты, прошагавшие пол-Европы и понасмотревшиеся там иной жизни, начнут сравнивать и сопоставлять. А подобное было чревато, ибо выходило явно не в пользу победившей державы.

Идея осенила внезапно и была простой, как и все гениальное.

Надо выбивать «клин клином», т.е. сделать так, чтобы неизбежное у советских воинов «сравнение с Европой» выходило явно не в ее пользу. Идеологические изуверы из ЦК изобрели безотказную (как им казалось) технологию быстрой реанимации советского патриотизма: сознательное игнорирование и направленное очернение всего «оттуда».

Мы отмечали в начале книги, что фанаберия в крови у русского человека. У народа-мессии иначе, кстати, и быть не может. Поэтому убедить в том, что все русское (вслух, все советское) – лучшее в мире, было несложно. Подобное априорное превосходство надо всем миром подогревалось и победой в войне, и строительством (вопреки всем остальным странам) первого в истории социалистического государства.

Единственными, кто могли ухмыльнуться скептически от подобной логики, были интеллигенты. Околпачивать людей образованных, знающих куда сложнее. Значит, очередная партийная кампания по активизации террора опять будет ориентирована, в первую очередь, на интеллигенцию. Это стало ясно практически сразу. Да больше, кстати, и не на кого.

Полное, абсолютное превосходство всего советского оказалось материей двусторонней: патриотический костюм можно было при нужде и перелицевать, что, кстати, часто практиковалось обнищавшими людьми в реальной жизни.

Одна сторона материи – это абсолютное превосходство во всем советского строя. Превосходство априорное, аксиоматическое. Доказывать ничего не требовалось, надо было знать это и презирать все иностранное. Кто сомневался, на того мгновенно надевался шутовской колпак «низкопоклонца перед Западом».

Оборотная сторона той же материи имела некоторое содержательное обоснование. Успешно продвигался невиданный по размаху атомный проект, и власти решили рассуждать по аналогии: раз в таком сложнейшем деле мы смогли в основном справиться своими силами, без явного обращения к иностранным авторитетам, то уж в какой-то там генетике и вовсе обойдемся без «вейсманис-тов-морганистов» и поднимем урожайность колхозных полей «без ген и хромосом».

И, разумеется, изничтожим подброшенные «оттуда» буржуазные лженауки – кибернетику, социологию и прочие.

Вероятно, надо все же пояснить смысл новых слов, которые мы будем вынуждены использовать в этой главе. Их всего два и ничего особенно заумного в них нет: космополитизм (в ругательном варианте его адепты – безродные космополиты) и низкопоклонство перед Западом.

Космополитизм (от греческого слова kosmopolites, что означает гражданин мира) оказался зловещим ярлыком после того, как это понятие вставили в идеологическую рамку. Оно стало означать сознательное игнорирование всего национального, полное пренебрежение им. Конечно, если это понятие довести до абсурда, то осуждать было что. Но это именно в случае крайностей.

«Россия – родина слонов», это одна крайность, она может вызвать лишь ироничную ухмылку. А «Россия – родина электричества, радио, паровых двигателей, лампочек накаливания и всего чего хотите» ироничную ухмылку уже не вызывало.

Зато удивление имело место: неужели все это – мы! Как же так: будучи во всем и везде первыми, мы, тем не менее, живем не как презираемый нами Запад, а в нищете и страхе. Почему? Что мы за люди такие?

Подобное недоумение, само собой, возникать никакого права не имело. На это и нацелили идеологическое острие задуманной кампании. Кто сомневался, тот становился «космополитом», ибо отрицал национальное. Кто был уверен в априорной правоте подобных утверждений, тот истинный патриот, а не низкопоклонец. Как видите, все просто, как голенище кирзового сапога.

Ко времени начала этой кампании с русской интеллигенцией, что мы уже знаем, было давно покончено. На смену ей пришла интеллигенция советская, для которой не было большей радости и искреннего, ничем не омрачаемого, счастья, когда партия ей доверяла проводить в жизнь очередное идеологическое начинание. Все, что публиковалось «Правдой», было для нее истиной в последней инстанции. Верила она этому партийному органу безоговорочно.

Именно эта, зачатая второпях, «гомососная интеллигенция» (А. А. Зиновьев), в массе своей к творческому труду вовсе не способная, стала самым верным, самым преданным и послушным проводником генеральной линии. Шаг влево, шаг вправо от этой линии означал творческую смерть.

Для подобной интеллигенции 30-е – 50-е годы были временем бурного расцвета. Они стали подлинными творцами того творческого климата, который более всего их устраивал. За это время они успели наплодить себе подобных и те, не испытывая никаких комплексов, пошли вразнос, они насмерть стояли за «чистоту идеи». По сути это был махровый приспособленческий цинизм, ибо в годы взбесившегося ленинизма на все эти идеи новой «твор-ческой» номенклатуре было глубоко наплевать. Они лишь самозабвенно озвучивали их, оберегая собственное благополучие да трепетно лелея свой смердящий генофонд.

Но самое печальное в том, что к хору такой интеллигенции во многом присоединялись люди по-настоящему талантливые, которым, чтобы более или менее сносно работать, надо было соблюдать все сложившиеся правила игры, т.е. участвовать в проработках, занимать активную позицию в проводимых партией кампаниях. В противном случае их ждала участь изгоев.

Так прорезалось еще одно свойство советской интеллигенции, которое дало возможность метко окрестить ее как «гнилую».

Вся интеллигенция в те годы была заражена вирусом «го-сударева страха». Все находились в одинаковом положении, ибо все жили под гнетом советской истории. Избавиться от него было невозможно, как нельзя избавиться от воздуха, которым дышишь.

Я сам прекрасно помню, что основной доминантой настроения людей в начале 50-х годов было состояние вечной неизменности всего окружающего: Сталин будет жить вечно, такие книги мы будем читать всегда, чувство постоянного страха также черта генетическая – от нее не избавиться.

Поэтому, когда Сталин умер, было такое чувство, что наступил (или вот-вот наступит) конец Света, что земля сейчас разверзнется и нас поглотят всеобщий хаос и мрак.

Одним словом, надо было обладать не столько даже большим умом, сколько устойчивой психикой, чтобы устоять против невиданного интеллектуального гнета, который обрушился на советскую интеллигенцию сразу после войны. Сделать это было крайне сложно, тем более что ярлык «низкопоклонца» или «без-родного космополита» казался не таким страшным, как довоенная бирка «враг народа».

Враг он и есть враг, это не изменишь, а ежели признали тебя «низкопоклонцем», так беда невелика, перестань им быть, только и делов. Стать патриотом кто же откажется.

Мутная волна этой идеологической кампании, повторяю, захлестнула все сферы деятельности советской интеллигенции, ибо касалась она только ее. Не осталась в стороне и научная интеллигенция.

Вообще говоря, вся интеллигенция разделилась тогда на два неравновеликих лагеря и, не жалея остатков еще тлевшей совести, клеймила, проклинала, открещивалась.

…Борьбу с низкопоклонством начали размашисто, она стала идеологической доминантой всех сфер деятельности. Ценные указания адептов взбесившегося ленинизма стали более напоминать интеллектуальные извращения, а вмешательство в науку и культуру страны имело все оттенки зрелого маразма, от этого, правда, не менее зловещего.

Жданов стал учить хорошему литературному вкусу, Сталин занялся вопросами языкознания, а весь ЦК вдруг так сильно возлюбил самую передовую в мире советскую науку, что отечески попенял не знающим себе подлинной цены ученым за низкопоклонство перед Западом, за излишний космополитизм. В науке, литературе и искусстве стали очень популярны дружеские дискуссии, после которых одна из сторон пополняла бараки ГУЛАГа, где доучивалась и перековывалась.

Приведу лишь выборочную хронологию искренней заботы партии и правительства о расцвете советской культуры за время агонии взбесившегося ленинизма.

В 1946 г. появилось постановление ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», линчевавшее А. А. Ахматову и М. М. Зощенко; «О репертуаре драматических театров» (август 1946 г.), «О кинофильме “Большая жизнь”» (сентябрь 1946 г.).

(Не могу удержаться от замечания: у Сталина и его интеллектуального окружения на все доставало времени. Дел ведь после войны особых не было и можно было почитывать журналы, слушать оперы, смотреть фильмы да щедро раздавать направо и налево ценные указания. Не зря Сталина величали «корифеем советской науки». Только подлинный корифей энциклопедических познаний мог с равным успехом разбираться и в генетике и в западноевропейской философии. Нашего корифея интересовало все, ничто не могло ускользнуть от его всевидящего зрака.)

Начали с разоблачения «низкопоклонцев» во всех сферах интеллектуальной деятельности. А в 1949 г. обобщили: все низкопоклонцы потому и кланяются иностранщине, что они космополиты. Хотя из низкопоклонства космополитизм вроде бы не выводился, но партийным идеологам было не до логики.

Эта крайне позорная, прежде всего своим вырожденным примитивизмом, кампания все же заслуживает более подробного описания.

…Уже в печально знаменитом постановлении ЦК по поводу журналов «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 г. говорилось, что советским людям чужд «дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада» [591]. А раз чужд, значит, наносен, значит, его можно и нужно соскрести и вымести. М. М. Зощенко в нем назвали «пошляком и подонком литературы». Оценки литературного творчества в этом постановлении отсутствовали, было достаточно, что выносился приговор.

Созвали по этому вопросу специальное заседание ЦК, на нем присутствовал Сталин. В. Саянов (редактор «Звезды») каялся, что напечатал рассказ Зощенко «Приключения обезьяны». Поносил Зощенко и Вс. Вишневский, многие другие литераторы, а также первый ленинградский коммунист П. С. Попков. Сталин на этом заседании ЦК был, как всегда, «деликатен»: Ахматову назвал «поэтессой-старухой», Зощенко «дураком, балаганным рассказчиком, писакой» [592].

15 августа 1946 г. Жданов прибыл в Ленинград, собрал в Смольном совещание, выступил с наставительной, отеческой ре- чью [593]. После нее ленинградские писатели послушно исключили Ахматову и Зощенко из СП, оставив их без продовольственных карточек, без заработка, т.е. просто обрекли на унизительно нищенское существование [594]. Заодно сняли с поста председателя Союза писателей СССР Н. С. Тихонова (когда-то вместе с Зощенко он был членом «Серапионовых братьев», вспомнили). Прекратили печатать Вс. Рождественского, О. Берггольц.

В 1947 г. академик Г. Ф. Александров опубликовал книгу «История западноевропейской философии». Сталин, разумеется, ее прочел и усмотрел в ней коренной недостаток: историю философии академик изложил не с классовых позиций. Пришлось написать критическую статью и дружески пожурить ученого.

Такое внимание отца науки обязывало. Надо было немедля отрапортовать вождю, что советская философия не дремлет и готова поставить на место заблудшего академика, а заодно и прочих недоумков-низкопоклонцев, предпочитающих Канта и Гегеля Ленину и Сталину. Цвет отечественной философии академики М. Б. Митин, П. Ф. Юдин, П. Н. Поспелов не жалели сил, размазывая по марксистскому наждаку своих коллег.

От отечественной философии и так в те годы оставалось лишь туманное воспоминание, его еще хранили некоторые философские старцы, а после дискуссии 1947 г. философия практически перестала существовать.

Возможно, ученые (прежде всего естественники) и понимали в душе, что вся эта кампания – не более чем очередная партийная дурь. Но страх, посеянный годами взбесившегося ленинизма, так прочно укоренился в душах, что к этой дури они отнеслись вполне серьезно и втянулись в беспощадную войну с низкопоклонцами и космополитами.

…13 ноября 1947 г. на заседании Ученого совета физического факультета Московского университета низкопоклонцам был дан решительный бой [595]. Почвенниками, разумеется, были профессора типологической советской генерации – они куда больше преуспели в общественной и партийной работе, чем в науке. На «кос-мополитов» напустились профессора В. Н. Кессених, А. К. Тимирязев (сын великого русского ученого), А. А. Соколов. Били самых известных, самых даровитых – академиков В. А. Фока, Л. Д. Ландау, М. А. Леонтовича, профессора В. Л. Гинзбурга и др. За что?

За обилие ссылок на иностранные работы, за то, что на международных конференциях делали доклады на английском языке, за членство в иностранных научных обществах, за работу в редакциях международных журналов, за публикацию незавершенных работ, разглашающих «государственную тайну» и т.п.

Каков же итог? Закрыли физические журналы Acta phy-sicochimica USSR и Journal of the Physices USSR. Издавались они с 1932 г. и пользовались за рубежом большой популярностью. Теперь пусть весь мир читает на русском. Хватит преклоняться.

Настал и момент подлинного патриотического экстаза: профессора Н. А. Тананаева пригласили в редколлегию журнала Chimica Analytica Acta, но тот с брезгливостью отказался: как он может сотрудничать с журналом, в котором не признают «язык- герой, язык, которым разговаривает Красная Армия, избавившая европейские народы и их языки от нацистского ига» [596].

1948 год знаменит особо. Это год постановления ЦК ВКП(б) «Об опере В. Мурадели “Великая дружба”» (10 февраля) и сессии ВАСХНИЛ. Опера Мурадели была лишь предлогом, она в этом постановлении не разбиралась. Ее использовали, чтобы лишний раз ударить по самым талантливым композиторам: Д. Д. Шостаковичу, С. С. Прокофьеву, А. И. Хачатуряну, Н. Я. Мясковскому, В. Я. Шебалину, Ю. А. Шапорину, Р. М. Глиэру, Д. Б. Кобалевскому.

Теперь два слова о сессии ВАСХНИЛ. Генетика – одна из немногих наук, в развитии которой советские ученые еще в 20-х годах добились впечатляющих успехов. Но она слишком сложна для восприятия «народными академиками», к тому же оперирует понятиями вовсе им чуждыми – гены, хромосомы, мутация. Зачем весь этот буржуазный бред, кому нужно это низкопоклонство, когда советским людям все это глубоко безразлично, они нуждаются в хлебе уже сегодня и потому наши колхозники, вооруженные самым передовым в мире мичуринским учением, обеспечат страну хлебом без этой буржуазной зауми.

Сталину подобная логика показалась более чем убедительной. Он вообще считал, что в науке все должно быть ясно и неучу. Дал добро на творческую дискуссию о путях развития советской биологической науки. В августе 1948 г. она состоялась. Пути были очерчены четко: «вейсманистам-морганистам» (проще низкопоклонцам) – на Колыму, а «мичуринцам» – на университетские кафедры и в академические кресла.

Низкопоклонство в те годы возмущало всех советских людей.

4 июня 1948 г. «Известия» печатают открытое письмо группы художников министру химической промышленности СССР М. Г. Первухину. Приведу несколько слов из этого письма, чтобы почувствовать подлинный аромат эпохи: «Своим письмом мы, группа художников, хотим обратить Ваше внимание на художественное оформление товаров широкого потребления, которые выпускаются предприятиями Главхимпласта. Сплошь и рядом на заводах преклоняются перед иностранщиной. Чтобы не утруждать себя излишними хлопотами, руководители предприятий санкционируют выпуск изделий по рисункам из заграничных журналов».

1949 год примечателен особо. Советские ученые (истинные, разумеется) гордо вскинули свои патриотические головы и с презрением огляделись окрест. Всякая несоветская наука теперь ими презиралась, а те недобитки, которые почитали теорию относительности Эйнштейна, теорию резонанса Полинга, ту же кибернетику или генетику были объявлены низкопоклонцами и облиты всенародным презрением. Упомянутые теории разоблачили, а заодно объявили буржуазными лженауками кибернетику, социологию, генетику, евгенику. Те же, кто имел наглость их разрабатывать, теперь переквалифицировались в кочегаров, истопников и дворников. Пусть знает интеллигенция, что значит сидеть на шее трудового народа.

28 января 1949 г. «Правда» напечатала редакционную статью «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Она и стала сигналом к началу нового витка уже шедшей в СССР масштабной идеологической кампании [597], т.е. к переходу от критики низкопоклонцев к травле безродных космополитов.

Тогда все делалось конкретно: назывались фамилии, чтобы страна знала своих «героев». В статье этой были изобличены А. С. Гуревич, И. И. Юзовский, А. М. Борщаговский, Я. Л. Варшавский, Л. А. Малюгин, Г. Н. Бояджиев и некий Холодов. Вся страна в тот же день узнала, что это компания «безродных космополитов». Тут же на зов «Правды» отозвались и органы советской интеллигенции – «Литературная газета» (29 января) и «Культура и жизнь» (31 января). Они помогли незнающим разобраться в сути этой важнейшей проблематики, оказывается, упомянутый Холодов скрывает свое истинное лицо за этим русским псевдонимом, на самом деле он Меерович.

Одним из самых агрессивных борцов с «буржуазно-еврей-скими националистами» стал Генеральный секретарь Союза советских писателей А. А. Фадеев. Травил он многих – и по убеждению, и по должности. В частности, 9 сентября 1950 г. по его указанию из ССП исключили заведующего литературной частью Еврейского театра И. Л. Альтмана. В 1953 г. его арестовали, но уже смертельно больного вскоре выпустили [598].

Помимо Фадеева в травлю космополитов от литературы с большим удовольствием включились такие непревзойденные мастера, как А. В. Софронов, А. А. Первенцев, М. С. Бубеннов и Суров (без инициалов). Всех их «выбрал» Сталин из «потока хамской и малограмотной литературы» [599].

Зловонная волна нещадной войны с «безродными космо-политами» подняла со дна всю тину и прежде всего привела к рецидиву извечной российской болезни – антисемитизму. Он в конце 40-х – начале 50-х годов разгулялся не на шутку.

Еще Н. А. Бердяев точно подметил, что «в основе антисе-митизма лежит бездарность». Так оно и есть. Самые никчемные, самые серые творцы советской науки и культуры с удовольствием напялили на себя псевдорусский кафтан из словесной патриотической шелухи и стали бичевать ею тех, кто еще пытался хоть как-то, не унижая достоинства, делать свое дело.

Противостоять этому безумию было практически невозможно. Оно было всеохватным. Единицы пытались как-то протестовать, еще немногие «спасительно молчали» (О.Берггольц), большинство же играло во все эти дебильные игры с чувством гордости, раздутой грудью и высоко вскинутой патриотической головой.

И в 1950 г. творческие дискуссии не были забыты. На сей раз добивали физиологов, в частности академика Л. А. Орбели. Он один из талантливых учеников И. П. Павлова. Но били его учением учителя. Объединились сразу две Академии: АН СССР и АМН. А чтобы погром не носил местнического характера, трибуну оседлал академик философии Г. Ф. Александров. Он после 1947 г. все, разумеется, осознал, ошибки свои исправил и не мог допустить, чтобы пищеварение у собак изучалось не по Марксу. Многие ученые после этой дискуссии встретились на Колыме со своими коллегами _ генетиками.

В 1951-1952 гг. сцепились в принципиальной схватке геологи. В этой науке существует только один способ познания прошлого, удаленного от нас на сотни миллионов лет, – это актуализм, т.е. принцип сравнения прошлого с настоящим. Но оказалось, что методология актуализма порочна, ибо она «метафизич-на», да к тому же разработана англичанином Ч. Лайелем. Русские ученые оказались как бы и не при чем, а потому без низкопоклонства, казалось бы, геологам никак не обойтись.

Ничего подобного. Для советских ученых не существует ничего непреодолимого. Пусть весь мир занимается актуализмом. Зато советские геологи будут изучать прошлое с помощью «теории развития». Правда, о ее существовании никто даже не подозревал. Но это мелочи [600].

Кстати, игра в «низкопоклонство» велась по разным правилам в зависимости от реальной, а не только идеологической значимости того или иного конкретного дела. Если твоя деятельность была не связана с ВПК, то и играл ты по правилам, описанным в передовицах «Правды». Если ты так или иначе работал на оборону страны, то тебя игры в низкопоклонство не касались вовсе. Более того, если ты забывал об этом и переставал (из-за чувства брезгливости) читать иностранные научные журналы и не обращал никакого внимания на то, что делалось в твоей области там, то тебя очень быстро ставили на место те, кому положено [601].

В главном, в чем мы убедились, точки над i были расставлены сразу – термин «безродный космополит» эвфемистически стал замещать более привычное для русского уха слово «жид».

Советская гуманитарная наука в стороне от подобной кампании остаться не могла. В феврале 1949 г. в ЦК ВКП(б) пришло коллективное письмо из Пушкинского Дома Академии наук СССР. В письме разоблачалась антипатриотическая группа филологов (проще говоря, космополитов). Ими оказались, как нетрудно догадаться, одни евреи: Б. М. Эйхенбаум, В. М. Жирмунский, М. К. Азадовский, Г. А. Бялый, Г. А. Гуковский и другие. Главное, что возмутило бдивых авторов этого доверительного письма, что эти так называемые ученые скрывают от народа свою подлинную национальность, в пятом пункте кадровой анкеты они пишут «русский» [602].

10 февраля 1949 г. «Правда» напечатала письмо президента Академии художеств СССР А. М. Герасимова. Пришел и его черед разоблачать искусствоведов-евреев А. М. Эфроса, А. Г. Ромма, О. М. Бескина, И. Л. Мацу, Д. Е. Аркина и др.

Как видим, это была планомерная «охота на ведьм» по всем линиям советской культуры: в литературе, искусстве, науке. Появились и свои «загонщики», а уж в «загоняемых» недостатка не было.

Апофеозом проводившейся более четырех лет генеральной чистки всей страны от космополитов и низкопоклонцев стало «Ле-нинградское дело» 1950 г. и «Дело врачей» 1953 г.

«Дело врачей» стало последним «делом» взбесившегося ленинизма. 13 января 1953 г. ТАСС сообщил об аресте группы врачей, путем «вредительского лечения» они стремились сократить жизнь вождям. «Жертвами этой банды человекообразных зверей, – говорилось в тассовке, – пали товарищи А. А. Жданов и А. С. Щербаков» [603]. К тому же все эти врачи еще и шпионы. А уж то, что все они, само собой, евреи догадаться было несложно: Вовси, Коган, Рапопорт, Фельдман, Гринштейн, Этингер и др. Люди поверили. Стали бояться врачей. Больные отказывались от операций, лекарств. Начался настоящий психоз.

«Разоблачителя» найти было несложно. В таком добре дефицита ни в России, ни в СССР никогда не было. На сей раз «отличилась» терапевт Кремлевской больницы Л. Тимошук. Ее наградили орденом Ленина, она стала национальным героем. Но ненадолго. В ночь с 3 на 4 апреля 1953 г. всех арестованных выпустили. Орден у Тимошук отобрали [604].

…После смерти Сталина из лагерей вышли «политические» и стали на работе и даже в быту соседями своих палачей. А те продолжали исправно нести службу и справлять свою идеологическую нужду в «органах». Для них ничего не изменилось. К тому же их было так много (и штатных, и внештатных), что начни их отлов и лагеря пришлось бы заполнять снова под завязку, только другим контингентом. Процесс неминуемо стал бы циклическим и бесконечным.