"Борис Лапин. Палочка с зарубками" - читать интересную книгу автора

струне.
Какой это был день и час? Вопрос праздный. Сделанное сжало, спрессовало,
сгустило время. Впрочем, Юлька уже заметила, что время "испортилось", как
старые бабкины ходики.
Позднее выяснилось - с упрямым сычевским быком они провозились до четырех
утра, изорвали весь наличный трос, запороли один из трех бульдозеров и
вымотались до бесчувствия. Потом приготовила завтрак, но тормошить сонное
царство не решилась, пусть поспят, и сама задремала - этот аврал вовсе выбил
ее из ритма. Когда проснулась, ребят уже не было, завтрака тоже. Она спешно
принялась готовить обед. Небо покрылось хмарью, где солнышко - не
определишь. Ее наручные часы, как на грех, остановились. Обед остыл. Она
пошла на реку, И обмерла на крутом бережку, пораженная: мост обрел свои
окончательные очертания! Все опоры были связаны пролетами, стояли стояки и
поперечины, хоть настил стели. И она, уже не профан в мостостроении, глазам
своим не поверила. Длинный же нужен день, чтобы прогнать и закрепить прогоны!
Заморенный Арканя крикнул умоляюще:
- Принеси позавтракать, Юльчонок! Сил нет, брюхо подводит!
Они просили "позавтракать", а был вечер... Да, с четырнадцати десяти
двадцать седьмого июля время в отряде перестало существовать. То есть смена
дня и ночи все же происходила, солнце поднималось в зенит и сваливалось за
горизонт, полуденную жару сменяла вечерняя прохлада, Юлька готовила ужины,
обеды и завтраки, которые без остатка поглощались, но не было уверенности,
что все это происходит в свой черед.
Никто не подымался в шесть, не приходил обедать в двенадцать, не валялся
после ужина на травке. Понятие "рабочий день" потеряло смысл. Ночью надрывно
гудели и скрежетали на реке бульдозеры, ухала кувалда, мерцало зарево света,
свистел, подавая команды, Илья. Днем ребята приходили обедать и замертво
падали на траву, а пахучий таежный борщ остывал, Юлька бродила вокруг
неприкаянной тенью и не знала, когда будить работничков и будить ли вообще.
Утром она относила на мост завтрак, и, увидя ее, Арканя вопил: "Ура, ребята,
ужин приехал!" А посреди ночи вдруг раздавался извиняющийся голос: "Дала бы
нам пообедать, Юлька".
Или она прибегала звать их на кормежку, а кто-нибудь, чаще других Федя,
просил: "Подмогни-ка, Юленька", и она забывала, зачем пришла, своими руками
строила мост, только и слыша до темноты: "Подай", "Принеси", "Подержи" - и
никаких сопливых "пожалуйста". Илья хмурился, но не прогонял на кухню, где
она "царица".
Раз Юлька оставила им завтрак, чтобы не таскать тяжелое ведро
туда-обратно, а когда вернулась через час, они уже спали вокруг опустошенной
посудины, и так это напоминало поле брани, усеянное погибшими витязями, что
она села в траву подле своего Ильи и дурехой разревелась. Жалко стало
ребят... мальчишек. Почернел ее Илюшка, истончал, глаза провалились, губы
искусаны. И тут, на этом поле сечи, позволила она себе уложить его сонную
головушку на свои мягкие колени и гладить ершистые волосы - и никто не мог
ей помешать, взглянуть косо, сказать худое слово или усмехнуться, потому что
время остановилось.
Вздремнула ли она тогда, или размечталась, или не только "время
испортилось", но и пространство сместилось - привиделось ей, будто не возле
Ои она сидит, держа Илюшкину голову на коленях, а где-то совсем в другом
месте, тоже на лугу, только не под открытым небом, а под высоким лазоревым