"Алексей Ланкин. Лопатка" - читать интересную книгу автора

попили бы. Думаешь, он не знал, как я на зоне живу? Мог помочь за то, что я
их всех отмазал? Через министерство, через ГУИТУ... Как же, жди... Ох,
жалею, что я их тогда не пустил под трамвай.
И опять промолчал Фёдор, не стал напоминать, что не о лишнем довеске к
сроку шла тогда речь. Больше чем уверен он был: имелись в руках алдановской
команды материалы об Изабелле - и стоило им заговорить... А брата раздирало
на части и памятью, и свежею обидой, и он бросал бессвязно:
- Сам видишь, как он живёт. Мерседес, говоришь, ручной сборки! Что, я бы
так не мог? Да у меня голова во сто раз лучше, чем у него. Просто он зам.
министру был свояк, а я отродье ссыльного. Может, моей семье на подмосковной
даче б не дышалось? И сын был бы человек, и дочь как дочь, а не
подзаборная... прости, Господи.
- Брось, Степаха, - твёрдо повторил Фёдор. - У Алданова что, жизнь?
Бронированные дверцы зря не ставят. Сегодня французский коньяк и сигары, а
завтра полчерепа долой. Когда говорил про контрольный в затылок - он не
столько тебя, сколько себя имел в виду. Может быть, сам того не сознавая.
Степан слушал и не слышал, и всё повторял:
- И я, и я бы мог так! Ему - всё, а меня - в грязь. Да-а...
С того дня между братьями как кошка пробежала. Степан Ильич не мог
простить Фёдору его спокойствия и добродушия. По странной, но твёрдой
закономерности злоба Степана к предавшему его и процветавшему Алданову
обратилась на ни в чём не повинного брата. Она дошла до того, что вскоре
Степан уж и смотреть на Фёдора не мог, и отвечал ему только сквозь зубы.
Степан Ильич принял предложение Алданова и уехал на Лопатку. Фёдор
остался в Москве ещё на недельку - корешей повидать, и Сегедин не мог не
оценить такой деликатности брата. Провести с ним неделю обратной дороги в
одном купе было бы немыслимо. Впрочем, на руках у Степана Ильича теперь были
деньги, и он мог себе позволить не поезд, а самолёт - и даже Боинг, и даже в
салоне бизнес-класса. Полузабытые слова: командировочные, аванс, подъёмные -
были для него как музыка.
Но музыка та звучала невесело... Впервые он ехал на Лопатку не хозяином,
а шестеркой. Шестеркой к Малкину. Сам Малкин был шестёркой у Алданова, а
Алданов шестерил ещё кому-то, кто выше его - и так всё это было тошнотно и
беспросветно, что Сегедин даже зубами поскрипывал от гадливого наслаждения.
Чем хуже, тем лучше. Пусть.


Глава седьмая.

Невесёлая жизнь


Галина Петровна проснулась разбитая. С вечера мучила бессонница. Потом
удалось наконец заснуть, но вдруг во сне стало плохо с сердцем. Тошнило.
Глотала нитроглицерин, держала валидол под языком. Когда дурнота отпустила и
Галина Петровна снова начала задрёмывать, в прихожей загрохотало, будто
потолок обрушился. По раздавшимся там голосам Галина Петровна поняла, что
сын снова вернулся пьяный и снова привёл кого-то. Это было уж слишком!
Набросив халат и сунув ноги в шлёпанцы, Галина Петровна ворвалась в
прихожую и в два счёта выставила незнакомого пьяницу за дверь. Серёжка