"Про медведя..." - читать интересную книгу автора (Шестаков Евгений)

МЕДВЕДЬ И СВИНЬЯ

— Грамотеев бы перевешал всех! Погоны бы надел и ходил бы вешал! На столбах бы вешал и на деревьях! И на проводах бы тоже вешал! — неласково говорил Пятачок, силясь прочитать короткое-прекороткое слово, написанное кем-то на его двери. Дверь была новая, а слово старое, и, умей Пятачок читать, он бы с легкостью мог, если бы его попросили, указать выраженный этим словом предмет на любом мужчине.

Из мусорного бака поднялась голова заспанного медведя.

— Чего орешь, краснопузый? — спросил Винни-Пух, нашаривая стоящие возле бака сапоги. Пятачок поджал губы. Слова алкоголика задели его за живое. Но, что правда, то правда — от неумеренных занятий физкультурой румянец сполз с его щек на живот и там прочно обосновался. Зато прыгнуть Пятачок теперь мог аж на двадцать пять метров вверх и на триста локтей в сторону. Окрестные свиньи из молодых просто молились на Пятачка.

— продекламировал Винни-Пух и вывалился из бака с надетыми как попало сапогами. Он харкнул в рассевшегося на бревне голубя и похрустел плечами. Пора было идти бить кому-нибудь морду.

— Картошка и молоко на столе, — неприязненно сказал Пятачок. Пора было идти на службу, становиться к пульту и дергать за ручку до одури, до обморока. Пятачок работал аналитиком в управлении ассенизации, но одновременно отвечал за синхронный слив в семи гостиницах города. Деньги давались тяжело, а бурый плюшевый сожитель пропивал две трети. А бурый плюшевый процокал подкованными каблуками к печальному краснопузому и положил ему на плечо мохнатую лапу с прилипшими к ней окурками. Прошла секунда, и Пятачок сомлел. Собственно говоря, раз и навсегда он сомлел год назад, когда Винни-Пух вдруг заявился к нему ночью с цветами и, жарко дыша, принялся целовать в самые неожиданные места. Жизнь у Пятачка с тех пор пошла совсем не так, как изначально определила ему природа, он стал лукавить в письмах к матери, забросил бесшабашные пляски в веселых компаниях и сквернословил все реже. В его думах и чаяниях больше не было ничего, кроме физкультуры и красномордого плюшевого медведя, сидеть на коленях которого было так уютно, и чья простецкая ласка в иные минуты доводила впечатлительного поросенка до сладострастного битья пятаком о дужку кровати.

Пятачок поправил на голове косынку и вздохнул.

— Ладно. Пойду. Не шали тут сильно. На постель в сапогах не лезь.

Не поднимая глаз, он шагнул из-под мускулистой руки к воротам. Резко развернулся и бросился обратно в объятия, которые были уже наготове — полтора на полтора в блестящих хромовых сапогах.

— Глупый ты мой!.. — приговаривал Винни-Пух, вытирая неизвестно откуда взявшимся галстуком слезливое личико своего дролечки. — Иди на работу, иди. Вечером встренемся, неча плакать ...

Винни-Пух проследил, как яркий сарафан Пятачка скрылся в трамвае, достал из-за голенища початый "Шипр" и выпил пузырек, стоя на одной ноге, но со снятой из уважения к крепости напитка фуражкой. На закуску были стихи, всегда новые, всегда свои и всегда так громко, чтобы слышали за рекой: