"Луис Ламур. Там, на сухой стороне " - читать интересную книгу автора

твоего сына сегодня избили бы, и не в одиночку, а толпой. Твою ограду
повалили бы, а дом подожгли.
Цивилизованность - дело тонкое. Для многих это всего лишь внешняя
оболочка. Если живешь среди людей, то можно с уверенностью сказать, что пара
человек из десяти только кажутся цивилизованными. И если бы не закон и не
общественное мнение, они стали бы дикарями. Даже те, которых, кажется,
хорошо знаешь. Многие принимают справедливость ограничений, потому что
знают: так должно быть. Они знают, что если мы живем среди людей, мы должны
уважать права окружающих. Наши друзья с гор этого не понимают. Они приехали
в этот заброшенный уголок для того, чтобы стать свободными от любых
ограничений, чтобы быть грубыми, жестокими и злобными, как им того хочется.
- Вы говорите, как школьный учитель, мистер Чантри, - сказал я.
Он взглянул на меня:
- Я хотел бы быть учителем в школе. Это самая почетная из профессий,
если, конечно, знаешь свое дело. - Он улыбнулся. - Может быть, я и есть
учитель - в некотором смысле.
- Вы говорите, что когда сюда приедет достаточно людей, вы будете не
нужны, - напомнил я дерзко. - Сколько же времени на это потребуется?
- Лет десять, а то и двадцать. Но не более тридцати. Люди становятся
цивилизованными не сразу. Им нужно приспособиться друг к другу, научиться
идти на компромиссы.
- Такой человек, как вы, с образованием, мог бы добиться кое-чего в
жизни, - сказал отец.
Чантри невесело улыбнулся.
- Нет, - ответил он, - у меня отличное образование и прекрасные
возможности, но я был обучен прежде всего ничего не делать. Быть
джентльменом, надзирать за землями, управлять другими. Для этого всегда
нужна власть - или деньги. У меня же нет ничего.
Я много читал, а одинокая езда верхом на далекие расстояния
предоставляет много времени для размышлений.
- А что же с той женщиной, там, наверху? - спросил отец.
- О ней стоит подумать. Определенно стоит подумать.
И то, как он произнес эти слова, встревожило меня. Он мне нравился. Ну,
он был настоящим мужчиной, но что-то в нем не нравилось мне, и он это
понимал. Вдруг меня озарило. Его проблема была в том, что он знал о себе
все. Что бы он ни делал, какая-то часть его стояла в стороне и наблюдала за
происходящим.
Он вышел на крыльцо и закурил одну из своих тонких сигар. Он стоял там
один, в темноте, и я, после того как помог отцу управиться с посудой, тоже
вышел на крыльцо.
- Ты видел ее, Доби? Я говорю о той девушке наверху. Ты видел ее?
- Нет.
Он немного помолчал. Огонек на кончике сигары мерцал в темноте. Наконец
он произнес:
- Я собираюсь съездить туда. Расскажи мне, как добраться до этой
хижины.
Я молчал. Во мне шла мучительная борьба. Эту хижину нашел я. Зачем он
собирался туда? Что для него значила эта женщина?
- Я, наверное, не смогу. Это совсем не просто.
- Не можешь или не хочешь?