"Вокруг света за погодой" - читать интересную книгу автора (Санин Владимир Маркович)

Пятна на солнце, радиозонды и переменная облачность

Долгие месяцы готовились к эксперименту, прошли во имя него полмира, недели и дни считали, а час настал — и вроде бы ничего не изменилось. Поначалу я был даже разочарован: «крупнейший в истории», «не имеющий себе равных», «международный» и так далее Тропический эксперимент — а все осталось таким же будничным, разве что работы научному составу порядком прибавилось.

— А чего ты ждал? — удивился Вилли. — Сенсационных открытий, «эврик», потока поздравлений и вручения тут же, в море, Нобелевских премий? Ничего подобного не произойдет.

— То есть произойдет, но потом, — уточнил Генрих Булдовский. Мы сейчас добываем только руду, зато в огромном количестве. Вот вернемся домой, пропустим ее через фильтр научного анализа и электронно-вычислительные машины, и тогда…

— И тогда будем проворачивать дырочки в лацканах пиджаков! — оптимистически закончил Петя и щелкнул каблуками босоножек: — Разрешите представиться, Пушистов, лауреат премии имени Воробышкина!

— Накаркал… — с тихим ужасом упрекнул Вилли. — Он идет, спасайся, кто может!

Степенной походкой выдающегося ученого приближался Воробышкин. Интеллигентный и мягкий Вилли боялся его до паники. Мы, люди погрубее, могли в самый разгар очередного монолога повернуться и уйти, а Вилли обреченно оставался, испытывая адовы муки человека, вынужденного слушать невероятную чушь. Вчера с подозрением на аппендицит уложили в лазарет судового плотника Григория Андреевича Старченко; случай за последние два месяца был третий, и буйное воображение Воробышкина тут же породило глубоко научную теорию, каковую он битый час развивал перед загнанным в угол Вилли.

Теория была неподражаемо оригинальна и формулировалась с афористичной простотой: по мере приближения солнечных пятен к центру светила на судне увеличивается число заболеваний аппендицитом.

Ошеломленный такой очевидной зависимостью, Вилли возражал слабо и неубедительно: с одной стороны, конечно, логика несокрушимая, но с другой — не мешало бы как-то и доказать, Воробышкин побежал фотографировать солнечные пятна. Но здесь произошла крайне досадная неприятность: направленный на Солнце «Зенит» совершенно неожиданно задымился и вспыхнул. Пока его владелец, далекий от науки человек, изо всех сил проклинал Воробышкина, тот бросился за аппаратом к Вилли. На этот раз Вилли был тверд, как камень, и на все аргументы и даже предложения о соавторстве отвечал лаконичным и холодным: «Нет». Так что из-за сущего пустяка великое открытие не состоялось, что лишний раз свидетельствует о том, что в науке нет мелочей.

Между тем с каждым днем напряжение возрастало — Тропический эксперимент набирал пары. Раньше других это ощутила на себе радиорубка: на судно из эфира обрушилась такая лавина информации, запросов, требований и приказов, что радисты едва успевали их принимать. Флагманом морской эскадры стал «Профессор Зубов», где находилась резиденция начальника советской части эксперимента Михаила Арамаисовича Петросянца и его заместителя Николая Ивановича Тябина. От них, а также из штаб-квартиры в Дакаре мы получали целые рулоны радиограмм, только ответить на которые у Ткаченко не хватало рабочего дня, тем более что половина из них была на английском языке.

Потом начали задыхаться аэрологи. Все участвующие в эксперименте суда одновременно перешли на восьмиразовое зондирование атмосферы: каждые три часа в одну и ту же минуту аэрологи разбросанной на тысячи миль эскадры выпускали радиозонды.

Ребята из отряда Анатолия Битченко худели на глазах, в таком темпе они, кажется, еще никогда не работали. Сначала каждый зонд проверялся на специальном устройстве — соответствует ли он своему «паспорту». Затем резиновая оболочка заполнялась из баллонов гелием и превращалась в грушевидной формы воздушный шар, к которому вместо гондолы прикреплялся радиозонд. Теперь зонд был полностью снаряжен и готов к полету. И вот, подхваченный воздушным потоком, он стремительно уносился ввысь, а на «Метеорите», мощной локационной установке, следили за полетом Борис Липавский, Саша Городовиков, Римма Савватеева и их товарищи.

Неудача! Оболочка лопнула, и зонд не достиг нужной высоты — начинай все с начала…

И снова, подгоняемые упреками и приказами, аэрологи снаряжали очередного «воздушного скитальца», снова его выпускали. На этот раз порядок. Теперь нужно быстро произвести первичную обработку, нанести данные на перфоленту и — бегом на ЭВМ! Раз — заработало запоминающее устройство, два — в сумасшедшей пляске запрыгали в машине светлячки, три — пошла бумажная простыня со многими сотнями цифр. Снова бегом — в радиорубку, где неистовствуют радисты, от которых центр настойчиво требует эти самые цифры, браня за уже пятиминутное опоздание.

А едва кончился цикл — наступает время для нового. Пора выпускать, почему не готовы? Не пообедали? Оболочки лопаются? Это не оправдание! Не-ме-длен-но выпускайте зонд!

И так — восемь раз в сутки.

Тысячи зондов летели над Атлантикой, пронизывая гущу атмосферы тропической области; они, как разведчики, засылаемые во вражеские тылы, передавали по радио бесценные сведения — и погибали.

Где-то на высотах тридцати с лишним километров гелий вырывался из оболочек, и зонды стремглав летели в океан…

Аэрологам, пожалуй, было труднее всего, но метеорологи и гидрологи тоже несли круглосуточные вахты, да и весь остальной научный состав забыл, что такое покой. Однако даже на фоне этой всеобщей вулканической активности поражала своим фанатизмом группа эстонских астрофизиков.

Эстонцы привезли на судно совсем немного приборов, что-то около двух тонн, и очень сожалели, что пришлось ограничиться таким жалким минимумом.

Весь рейс до начала эксперимента эти тонны приводились в порядок, размещались в разных помещениях и даже реконструировались руками великого механика Марта Тийслера. Но зато к первому дню дрейфа все оборудование было так отлажено, что эстонцы могли целиком отдаться чистой науке.

— Юло, — обратился я как-то к руководителю группы, — прошлой ночью я видел ваших ребят за работой, утром они носились от прибора к прибору, днем готовили перфоленты, вечером прокручивали их на ЭВМ. Когда вы, извините за бестактность, спите? Или это не предусмотрено научной программой?

— Откровенно говоря, не предусмотрено, — согласился Юло. — Видите ли, мы подсчитали: для того чтобы выполнить программу, нам необходимо восемь человек, а имеются в наличии пятеро. Значит, на каждого падает примерно двойная нагрузка — с учетом авралов и прочих работ по судну, не имеющих прямого отношения к нашей программе. Но вы не подумайте, мы спим — по графику. Вот, смотрите: через двадцать минут встает Андрес и ложится спать на два часа Херберт, после него отдыхает Олави, которого заменит Март.

— А вы?

— А я сплю сейчас, — улыбнулся Юло и, не давая мне рассыпаться в извинениях, добавил: — Не беспокойтесь, я привык.

Меня интриговало, что при таком сверхжестком режиме иные из этих одержимых тратили время на совершеннейшие пустяки. Так, Олави, а иногда Март с чрезвычайно деловым видом прогуливались по палубе с фотоаппаратом, то и дело щелкая затвором. Но потом я заметил в их действиях систему: фотографировали они не сцены рыбалки и даже не товарищей по плаванию, а лишь облачное небо, причем каждые десять минут.

— А мы вообще витаем в облаках, — отшутился Юло. — Ведь это так поэтично! Вот мы и слагаем коллективную поэму на основе, между прочим, и фотографий, которые делают Олави и Март.

— А название придумали? — поинтересовался я.

— Ну, примерно такое: «Радиационные поля атмосферы в тропиках в условиях переменной облачности». Доходчиво?

— Немножко длинновато, но эффектно. Читательский успех обеспечен. А теперь расскажите подробности.

Юло взглянул на часы, вычислил количество минут, которыми он может пожертвовать, и, избегая сложных для аудитории терминов, прочитал нижеследующую короткую лекцию: — Как известно, наша планета — это термодинамическая машина, которая преобразует поступающую к ней от Солнца энергию. Как, например, паровоз, только размером побольше и устройством посложнее. Познать законы распространения солнечной энергии, или, иначе говоря, радиации — задача необъятная, но в человеческих силах решить ее по частям. Наша группа давно занимается облачностью — самым изменчивым состоянием атмосферы. Значение облачности огромно, так как она — один из самых главных факторов регулирования климата на Земле. Мало облаков или нет их совсем — засуха, слишком много — проливные дожди. Проблема из проблем! До последнего времени науку интересовало в основном два состояния атмосферы: либо ясная погода, либо сплошная облачность. К изучению же переменной облачности теоретики только подходят. Это и есть наша тема. Но пока что мы проводили исследования только на материке, совместно с Институтом физики атмосферы в Москве и Украинским гидрометинститутом. А над морем, особенно в тропиках, где аккумулируется наибольшее количество радиации и атмосферные процессы исключительно мощны, исследования ведутся впервые. Пока все понятно?

— Как дважды два, — кивнул я. — Очень большим, важным делом занимаетесь. Помню, был я однажды на футболе — и вдруг переменная облачность. Промок до нитки.

— Тогда пойдемте дальше, — рассеянно произнес Юло. — Гм… ладно… На чем мы остановились?

— Промок до нитки, — напомнил я. — Пустяки, я выпил тогда горячего кофе и даже не кашлянул.

— Это очень, очень удачно, — задумчиво сказал Юло. — Значит, переменный футбол… то есть облачность…

Вскоре, однако, Юло восстановил нить повествования и продолжил: — Весь комплекс аппаратуры мы создали в своем институте и привезли с собой. При ее помощи мы измеряем потоки радиации, доходящие до уровня моря, общий радиационный баланс и яркость неба в конкретном направлении. Олави и Март, как вы уже, наверное, догадались, фотографируют не птичек, а облака. Кроме того, у нас есть специальный объектив, который дает возможность заснять весь небосвод. Называется этот прибор довольно необычно — «Рыбий глаз».

— Это уже было.

— Где? — удивился Юло.

— У Льва Кассиля, в «Кондуите и Швамбрании». Но не беспокойтесь, у него «Рыбий глаз» был не объектив, а директор гимназии.

— Понятно, — терпеливо сказал Юло. — Так на чем мы остано…

— На директоре гимназии. После революции его уволили за несоответствие с занимаемой должностью.

— Это очень интересно. — Юло взглянул на часы. — Вы расскажете о нем после, хорошо?.. Вернемся к нашим облакам. Ввиду того, что облачный покров очень непостоянен во времени и пространстве, нам необходимо получить как можно больше данных об изменении полей радиации. Это одна из важнейших составных частей нашей работы.

И, пожалуй, самая трудоемкая: установленная на судне аппаратура извлекает из атмосферы столько данных, что по старинке обработать их было бы просто невозможно. Все они в ходе измерительного процесса записываются на перфоленту и просчитываются на ЭВМ. Этим занимается Херберт Нийлиск, кандидат физико-математических наук и наш лучший специалист по электронно-вычислительным машинам.

Но, конечно, подлинный анализ материалов, добытых в Тропическом эксперименте, начнется по возвращении, и я надеюсь, что эта работа принесет Херберту ученую степень доктора, а Андресу Кууску — кандидата наук.

Чего, как говорится, и вам желаем.