"Сидни Ламберт. Ложь и любовь " - читать интересную книгу автора

Хотя, по правде сказать, и в театре лет сто уже не был. Скорее всего, ей уже
за тридцать, опытная, молодая бы так не сыграла. Загримировали. Но...
Дэвид не слушал Жюльена. Ему стало не по себе, словно он мешал кому-то
здесь, словно был лишним. Катрин положила голову на плечо мужа и закрыла
глаза. А Дэвид думал, какое это счастье - любить и быть любимым в ответ.
Этьены обожали друг друга. Проведя день порознь, вечером они иногда часами
просиживали рядом. И Дэвид точно знал, что это не фарс, не притворство.
Иногда люди стремятся показать себя с лучшей стороны при чужих. Стараются
создать у гостей иллюзию счастливого семейства. К Этьенам это не относилось:
просто они отдыхали, находясь рядом друг с другом. Дэвид тоже знал это
чувство внутреннего покоя, умиротворения. Все вокруг в такие минуты
обесценивается, весь мир. Только она, каждый ее вздох, каждое движение...
Приехав из Америки, Дэвид никому не рассказывал о своем прошлом. И
Этьенам тоже. Он порвал со старой жизнью, так зачем же тащить за собой
багаж. Дэвид тщательно скрывал свои переживания от людей и старался казаться
веселым и жизнерадостным.
Этот театр одного актера не всегда ему удавался, но вроде бы никто ни о
чем не догадывался. Или Дэвиду только так казалось? В любом случае, это
избавляло от ненужных вопросов и объяснений. В графе "семейное положение"
при заполнении анкеты Дэвид, устраиваясь на работу, написал - "разведен",
тем и кончилось. Люди невнимательны друг к другу, и, если не выдать своего
состояния, они ничего не заметят. Стоит лишь приложить немного усилий. У
Дэвида все получилось как нельзя лучше: коллеги считали его весельчаком с
незаурядным чувством юмора, студенты - хорошим преподавателем, а Этьены...
Что думали о нем Этьены, Дэвид не мог сказать точно.
Если сам он выбрал себе образ весельчака как прикрытие, то Жюльен был
таким от природы. Живой, общительный, он везде и всюду успевал, причем
давалось ему все очень легко. Работа кипела в его руках, и там, где другим
понадобились бы месяцы, Жюльен управлялся в две недели. Делал все шутя,
словно играя. При таких способностях был совершенно чужд всякого тщеславия.
При желании он мог бы достичь самых высоких пьедесталов в науке, но, когда
кто-нибудь в очередной раз указывал ему на это, Жюльен только отмахивался,
говоря, что ему и здесь хорошо. Карьера интересовала Жюльена ровно
настолько, насколько позволяла ему обеспечивать всем необходимым семью.
Никакие соображения по поводу славы и богатства не могли удержать его лишний
час на работе.
Сначала Дэвид принял Жюльена за шута. Есть такой тип людей: они всегда
разговорчивы не в меру, сыплют шутками на каждом слове, при этом не успеешь
опомниться, как уже обращаются к тебе на "ты". Такие господа мастера по
части пустить пыль в глаза, но едва только доходит до дела - их днем с огнем
не сыщешь. У них все кругом друзья, чуть ли не родственники. Они ничего из
себя не представляют. От общения с ними быстро устаешь, а от знакомства не
знаешь, как отделаться. В Америке Дэвиду часто встречались такие шуты.
Здесь, в Швейцарии, он пока не встретил ни одного.
Жюльен был симпатичен Дэвиду еще и тем, что так же, как и он сам, любил
все старинное, уважал историю и имел страсть к средневековью. Временами
Дэвиду казалось, что Жюльен догадывается о его состоянии, но он убеждал себя
в том, что это ему только кажется.
- Эй, очнитесь, ваша светлость! - Эти громкие слова вывели Дэвида из
оцепенения.