"Поймай меня, если сможешь" - читать интересную книгу автора
3. Летая в небе авантюр
 |
Форма источает какие-то чары, особенно, если выдаёт в обладателе редкостные дарования, отвагу или доблесть.
Крылышки десантника говорят, что он — солдат особой породы. Дельфин подводника означает, что он необычный моряк. Синий мундир полицейского символизирует власть. Хаки рэйнджера наводит на мысль об искусстве следопыта. И даже крикливо-яркая ливрея швейцара навевает смутные мысли о помпезности и царственном величии.
Входя в аэропорт Ла-Гуардиа, я себя в форме пилота Pan Am чувствовал просто великолепно, явно внушая окружающим уважение и почитание. Мужчины смотрели на меня кто с восхищением, кто с завистью. Очаровательные женщины и девушки улыбались мне. Полицейские аэропорта любезно кивали. Встречные пилоты и стюардессы улыбались, заговаривали со мной или поднимали руки в знак приветствия. Казалось, каждый мужчина, женщина и ребенок, заметившие меня, источали тепло и дружелюбие.
Это пьянящее чувство пришлось мне по душе. Правду говоря, я тут же попал в полнейшую от него зависимость. В ближайшие пять лет этот мундир стал моим вторым я. Я пользовался им точь-в-точь так же, как наркоман ширяется героином. Всякий раз, когда меня охватывали одиночество, уныние, чувство отверженности или сомнения в себе, я надевал мундир пилота и устремлялся в толпу. Форма возвращала мне уважение и чувство собственного достоинства. Без неё я порой чувствовал себя бесполезным и удручённым. А в кителе пилота в подобные времена чувствовал себя так, будто надел шляпу Фортунато[9] и шагаю в семимильных сапогах.
В то утро я кружил вместе с толпой в вестибюле Ла-Гуардиа, упиваясь своим вымышленным положением. Я решительно настроился обманом проложить себе путь на борт самолёта, отправляющегося в далёкий город, чтобы заняться там чековыми махинациями, но всё тянул с осуществлением этого решения — уж слишком меня тешило выпадавшее на мою долю внимание и почтение.
Проголодавшись, я зашёл в одно из многочисленных кафе аэропорта, плюхнулся на табурет у стойки и заказал сэндвич с молоком. И уже доедал, когда на табурет по соседству уселся второй пилот TWA. Поглядев на меня, он кивнул, заказал кофе с рогаликом, после чего окинул меня взглядом, в котором сквозило легкое любопытство.
— И что это Pan Am делает у нас в Ла-Гуардиа? — небрежно поинтересовался он. Очевидно, Pan Am из Ла-Гуардиа не летала.
— А, просто транзитным из Фриско на первом попавшемся рейсе, — не растерялся я. — Жду вертушку до Кеннеди.
— На каком оборудовании летаешь? — полюбопытствовал он, впиваясь зубами в рогалик.
Мои мозги превратились в глыбу льда, я едва не подскочил. Оборудование? Что он называет оборудованием? Двигатели? Навигационные инструменты? Что?! Я что-то не припоминал, чтобы это слово употребляли в связи с гражданской авиацией. Я лихорадочно подыскивал ответ на этот вопрос, явно казавшийся ему вполне заурядным. Я мысленно перечитал мемуары ветерана Pan Am — небольшую книжку, понравившуюся мне по-настоящему и ставшую для меня чуть ли не учебником. И не припомнил, чтобы он хотя бы раз употребил слово «оборудование».
Однако оно наверняка имеет какое-то значение. Лётчик TWA глядел на меня, дожидаясь ответа.
— «Дженерал Электрик», — бухнул я наугад. И определённо промахнулся. Во взгляде его заблестел лёд, а на лице промелькнуло настороженное выражение.
— А-а, — проронил он уже без намёка на дружелюбие, сосредоточившись на кофе с рогаликом.
Залпом проглотив остаток молока, я бросил на стойку три доллара, более чем щедро оплатив свой заказ, и встал.
— Пока, — кивнул я пилоту TWA и направился к двери.
— Пшылывжоу, — буркнул он. Не знаю, что именно он имел в виду, но реплика подозрительно смахивала на нечто эдакое, что проделать мне было не под силу.
Так или иначе, я понял, что несмотря на всю предыдущую работу и титанические изыскания, ещё не совсем готов к вылазке на попутке. Яснее ясного, что сначала, помимо прочего, нужно получше овладеть лётным жаргоном. Уже покидая здание аэровокзала, я заметил стюардессу TWA, воюющую с тяжеленным чемоданом.
— Позвольте помочь? — спросил я, протягивая руку к багажу.
— Спасибо, — охотно уступив, широко улыбнулась она. — Служебный автобус прямо у выхода.
— Только что сели? — поинтересовался я, шагая к автобусу.
— Да, — поморщилась она, — я просто выжата, как лимон. Половина народа в грузе оказались продавцами виски, мотавшимися на собрание по продажам в Шотландию. Можете себе представить, на что походила обстановочка.
Тут же представив это, я рассмеялся.
— А на каком оборудовании летаете? — вдруг спросил я по наитию.
— Семь-ноль-семь, я их обожаю, — проговорила она, когда я уже закидывал чемодан в автобус. Помедлив перед дверью, она протянула руку. — Большое спасибо, друг. Без ваших мускулов мне бы не справиться.
— Рад помочь, — ответил я, ни капельки не покривив душой. Она была тоненькая и элегантная, с лицом феи и золотисто-каштановыми волосами. Чрезвычайно привлекательная. В иных обстоятельствах я бы реально попытался познакомиться с ней поближе. Я даже не спросил, как её зовут. Она была очаровательна, но знала о пассажирских перевозках всё от и до, и свидание с ней могло обернуться полнейшим фиаско.
Лётный персонал явно любил помолоть языком, а я в данный момент уж точно не был готов внедриться в их круг. Итак, «оборудование» означает «самолёт», раздумывал я, шагая к своему автобусу. Чувствовал я себя глуповато, но на полпути в Манхэттен разразился смехом, когда мне пришло в голову, что тот старший помощник TWA, наверное, уже вернулся в пилотский зал ожидания и рассказывает остальным лётчикам TWA, как только что повстречал сопляка из Pan Am, летающего на стиральной машине.
Ближайшие дни я провёл в раскопках. В прошлом я уже открыл, что наилучший источник сведений об авиакомпаниях — сами авиакомпании, и потому принялся обзванивать их одну за другой, выуживая у собеседников нужную информацию. Представлялся то студентом колледжа, готовящим работу о пассажирских авиаперевозках, то начинающим писателем, то журналистом или репортёром одной из местных газет.
Обычно я обращался в отдел компании по связям с общественностью. Как выяснилось, авиационные пресс-атташе любят поговорить о своих компаниях. Подозрения, что моё авиационное образование пребывает на уровне детского сада, быстро подтвердились, но всего за неделю я экстерном проскочил старшие классы средней школы и колледж и уже трудился над дипломной работой на звание бакалавра.
Авиационные пиарщики — многие из них и сами когда-то были лётчиками — услужливо скармливали мне массу аппетитных фактов и технических подробностей: типы лайнеров, используемых и американскими, и зарубежными компаниями, ёмкость их топливных баков, скорости, высоты, грузоподъёмность, число пассажиров и членов экипажа и прочие премудрости.
К примеру, я узнал, что немалая часть пилотов гражданской авиации пришла в неё с военной службы. Не получившие лётной подготовки ни в ВВС, ни в военно-морской авиации переходили из мелких авиакомпаний местных перевозок или заканчивали частные лётные школы наподобие Эмбри-Риддл.
Университет аэронавтики Эмбри-Риддл в Дэйтона-Бич, Флорида — самое авторитетное и, пожалуй, крупнейшее лётное учебное заведение в стране, проинформировали меня, этакий Нотр-Дам воздушных просторов.[10] Выпускник высшей школы, не имеющий об аэронавтике ни малейшего понятия, может поступить в Эмбри-Риддл и через несколько лет выйти из неё уже умеющим летать на любом современном авиалайнере.
— Все наши пилоты, не служившие ни в ВВС, ни в морской авиации — выпускники Эмбри-Риддл, — с гордостью сказал один специалист по связям с общественностью.
О войсках я ничего не знал, и не отличил бы рядового от вице-адмирала и потому увенчал себя воображаемыми лаврами выпускника Эмбри-Риддл, окончившего
По мере того как мои познания об авиации углублялись, а лётный лексикон пополнялся, уверенность в собственных силах мало-помалу возвращалась. Я открыл чековый счёт на имя Фрэнка Уильямса, в качестве адреса оставив номер абонентского ящика, и когда заказанные две сотни именных чеков прибыли по почте, попытался обналичить несколько в новом обличий пилота гражданской авиации.
Всё равно, что ходить на охоту в зоопарк. От торопливости кассиры не успевали извлекать деньги из касс. Большинство даже не спрашивали удостоверения личности, но я всё равно совал им под нос свое липовое служебное удостоверение и эрзац лицензии пилота. Нельзя, чтобы мои искусные произведения остались незамеченными. Первая пара выписанных мной чеков были настоящими, а вот остальные не стоили даже обёртки от жевательной резинки.
Я зачастил в Ла-Гуардиа — не с намерением попасть на какой-нибудь рейс, а чтобы встречаться с авиационным персоналом и подслушивать профессиональные разговоры. Так сказать, испытать свой словарный запас. Аэропорта Кеннеди я избегал, поскольку там базировалась Pan Am. Я боялся, что первый встречный пилот Pan Am в Кеннеди с первого же взгляда распознает во мне мошенника, на месте предаст меня военно-полевому суду и лишит меня не только крылышек, но и пуговиц.
В Ла-Гуардиа я блаженствовал, как медведь в малине. Сдаётся мне, что о некоторых книгах всё же судят по обложке — я в своей униформе мгновенно стал бестселлером. Я входил в кафе, где обычно отдыхало с дюжину, а то и больше пилотов и других членов экипажа, и неизменно кто-нибудь предлагал мне составить ему или им компанию. Чаще им, потому что лётчики склонны гоготать стадом, как гуси. То же самое и в коктейль-барах в окрестностях аэропорта. Я никогда не пил, потому что ещё не причастился к алкоголю и не знал, как он на меня подействует, но моя абстиненция никого не смущала.
Как я выяснил, любой пилот может изящно уклониться от угощения, сославшись на обязательные «двенадцать часов от бокала до штурвала». При том никому явно не приходило в голову, что я штурвала даже в глаза не видел. Мой облик всегда принимали за чистую монету. Раз на мне мундир пилота Pan Am, — значит, я и есть пилот Pan Am. Авиаторы пришлись бы Барнуму очень по душе.[11]
Поначалу я больше отмалчивался, позволяя беседе течь без моего участия, запоминая словечки и фразы из авиационного жаргона, и вскоре уже изъяснялся на лётном жаргоне, как на родном. Для меня Ла-Гуардиа стала Берлитцем воздушных трасс.[12]
Часть моих «учебников» была просто-таки шикарна. Похоже, стюардессы не очень-то привыкли видеть по-настоящему молодых пилотов, годившихся им в ровесники. «Приве-е-ет!» — то и дело мимоходом говорила какая-нибудь из них, стреляя глазками, и в голосе её недвусмысленно сквозило приглашение. Я чувствовал, что отклонить могу лишь сколько-то из них, не показавшись грубияном, и вскоре ухаживал сразу за несколькими девушками. Я водил их в рестораны, в театры, на балет, на симфонические концерты, в ночные клубы и кино. А ещё либо к себе, либо к ним.
Я обожал их за ум.
Да и всё остальное в них было восхитительно. Но поначалу меня больше интересовали профессиональные знания девушек, чем их тело. Разумеется, я не возражал, если одно органично сочеталось с другим. Спальня может быть великолепным классом.
А я был одарённым учеником — в том смысле, что узнать что-нибудь, скажем, о бухгалтерской стороне авиаперелётов, когда тебя покусывают за плечо и впиваются ногтями в спину, можно лишь проявляя академическую сосредоточенность. Нужно всем сердцем стремиться к знаниям, чтобы сказать обнажённой даме: «Эге, да это твоя лётная инструкция? А у наших стюардесс немножко другие».
Копался у них в мозгах я очень аккуратно. Даже провёл с тремя стюардессами неделю на горном курорте в Массачусетсе, и ни одна из них не усомнилась в моём статусе пилота, хотя запас моих жизненных сил и подвергся кое-каким сомнениям.
Не стоит думать, будто стюардессы вообще склонны к промискуитету. Как раз напротив. Миф о том, что все стюардессы страстные нимфоманки, — только миф. Если уж на то пошло, то «стюшки» куда осмотрительнее и разборчивее в своей половой жизни, чем женщины иных профессий. Все, кого я узнал, были умными, образованными и ответственными молодыми женщинами, отлично справлявшимися со своей работой, а ведь я особо не выбирал. Те, что стали моими партнёршами, запрыгнули бы ко мне в постель, даже будь они секретаршами, медсестрами, библиотекаршами или ещё кем-нибудь. Стюшки — женщины славные. У меня остались очень добрые воспоминания о тех, кого я повстречал, и если какие-то из воспоминаний приятнее других, то вовсе не обязательно из-за сексуального подтекста.
Я даже не стал соблазнять одну, запомнившуюся мне особенно живо. Она была старшей стюардессой «Дельты» и встретилась со мной во время начальной стадии освоения лётного арго. У неё была машина в аэропорту, и однажды вечером она предложила подкинуть меня в Манхэттен.
— Вы не подбросите меня сначала до «Плазы»? — спросил я, пока мы шагали через вестибюль. — Мне нужно обналичить чек, а там меня знают. (Там меня не знали, но я намеревался изменить это положение дел).
Тут стюардесса остановилась, широким жестом указав на десятки билетных касс, выстроившихся по обе стороны циклопического вестибюля. В Ла-Гуардиа, наверно, торговало билетами за сотню разных авиакомпаний.
— Обналичьте свой чек в одной из касс. Любая из них примет его у вас.
— В самом деле? — я несколько удивился, но сумел это скрыть. — Это именной чек, а мы ведь здесь не работаем, знаете ли.
— Какая разница? — пожала она плечами. — Вы пилот в форме Pan Am, и любая здешняя авиакомпания примет ваш чек в знак любезности. Ведь в Кеннеди так делают, разве нет?
— Не знаю. Мне ещё ни разу не доводилось получать деньги по чеку в билетной кассе, — честно признался я.
Касса American оказалась ближайшей. Подойдя к ней, я предстал перед свободным кассиром.
— Вы можете обналичить мне именной чек на сто долларов? — осведомился я с — чековой книжкой в руках.
— Разумеется, буду только рад, — улыбнулся он и принял фальшивку, едва взглянув на неё. И даже не попросил предъявить документы.
С той поры я частенько обналичивал чеки в авиационных кассах. Я харчевался в Ла-Гуардиа, как лис в индюшатнике; аэровокзал был так громаден, что риск попасться сводился к минимуму. Скажем, я обналичивал чек в кассе Eastern, а после направлялся в другую часть аэропорта, чтобы поживиться из сейфа другой авиакомпании. Я был осмотрителен, никогда не наведывался в одну кассу дважды. Сокращённую версию того же мошенничества я пустил в ход в Ньюарке, да и в Тетерборо закинул несколько липовых чеков. Я нарезал липу быстрее, чем русские мастера — ложки.
У всякого игрока есть свой коронный номер. Мой заключался в том, что я совершал набеги на гостиницы и мотели, где останавливались транзитные экипажи. Я даже купил авиабилет до Бостона туда и обратно — честный билет, купленный на ворованные деньги, и прежде чем улизнуть обратно в Нью-Йорк, успел завалить аэропорт Логан и окрестные гостиницы своей макулатурой.
Раззадоренный успехом, расхрабрившись из-за лёгкости, с которой выдавал себя за пилота, я наконец решил, что окончательно готов к операции «Транзит».
Я жил на Вест-Сайде, в доме без лифта, сняв крохотную квартирку на имя Фрэнка Уильямса. Квартплату отдавал пунктуально и только наличными. Домовладелица, появлявшаяся лишь затем, чтобы позаботиться о деньгах, считала, будто я работаю в магазине канцтоваров. Никто из других жильцов меня не знал, и в форме пилота я в доме никогда не показывался. Телефона у меня не было, почту на этот адрес я не получал ни разу.
Когда же я сложил вещички и смотал удочки, не осталось ни малейшего следа, позволявшего меня выследить. Учуять его не сумела бы даже лучшая ищейка на всем Голубом Хребте с носом величиной с тыкву.
Доехав до Ла-Гуардиа на автобусе, я отправился в диспетчерскую Eastern. Там за перегородкой работало трое молодых людей.
— Да, сэр, чем могу служить? — осведомился один из них.
— Мне нужен транзит до Майами ближайшим рейсом, если есть места, — я извлёк свое поддельное удостоверение Pan Am.
— Один как раз вылетает через четверть часа, мистер Уильямс, — сообщил он. — Хотите успеть на него или подождать послеполуденного рейса? Откидное сиденье свободно на обоих.
Тянуть я не хотел.
— Давайте этот, смогу поваляться на пляже подольше.
Он пододвинул мне розовый бланк. Хотя я ещё ни разу и не видел его, он был знаком мне благодаря беседе с любезным капитаном Pan Am. Требовалось привести минимум сведений: имя, компания, личный номер и должность. Вписав их, я отдал бланк служащему, а он оторвал верхний листок и вручил его мне. Я уже знал, что это посадочный талон.
Потом, сняв трубку телефона, он попросил соединить с диспетчерской FAA, и в желудке у меня вдруг словно затрепыхались сотни мохнатых мотыльков.
— Это Eastern, — проговорил он. — У нас откидное на рейс 602 до Майами. Фрэнк Уильямс, второй пилот, Pan Am… Ладно, спасибо. — Повесив трубку, он кивком указал на дверь за большим окном. — Можете пройти туда, мистер Уильямс. Посадка через терминал слева.
Самолёт оказался «Боингом-727». Большинство пассажиров уже заняли свои места. Отдав свой розовый купон стюардессе у входа, я свернул к кабине, как будто делаю подобное не первый год. Заталкивая сумку в багажный отсек, указанный стюардессой, и протискиваясь через низенькую дверцу в кабину пилотов, я чувствовал, как душу переполняют дерзость и радость жизни.
— Привет, я Фрэнк Уильямс, — сказал я трём лётчикам, сидевшим внутри. Они были заняты тем, что, как я узнал впоследствии, называется предполётной проверкой, и не обратили на меня никакого внимания, ограничившись кивками в знак приветствия.
Я оглядел забитую приборами кабину, и мотыльки затрепыхались снова. Я не видел откидного сиденья и не имел понятия, как оно выглядит. В кабине было лишь три места, и все три были заняты.
Потом бортинженер поднял голову и широко улыбнулся.
— Ой, извини! — протянув руку мне за спину, он закрыл дверь кабины. — Садись!
Как только дверь закрылась, рычажок в полу со щелчком опустился. Я осторожно опустился на крохотный насест, чувствуя потребность закурить. А ведь я никогда не курил.
Больше никто не обмолвился со мной ни словом, пока самолёт не оторвался от земли. Потом капитан — краснолицый здоровяк с проседью в каштановых волосах — назвался сам и представил мне второго пилота и бортинженера.
— Давно ты в Pan Am? — поинтересовался он, и по его тону я понял, что он спросил это лишь для поддержания беседы.
— Уже восьмой год, — брякнул я, тут же пожалев, что не сказал «шестой».
Однако ни один из троицы не выказал ни малейшего удивления. Должно быть, подобный стаж вполне соответствовал моему рангу.
— А на каком ты оборудовании? — справился второй пилот.
— Семь-ноль-седьмые, — не спасовал я. — Всего пару месяцев, а до того на DC-8.
Хотя я и сидел всю дорогу до Майами как на иголках, на деле всё оказалось до смешного просто.
У меня поинтересовались, где я учился, и я сказал что в Эмбри-Риддл. Сказал, что Pan Am наняла меня прямо со школьной скамьи. После этого разговор стал совсем бессвязным и необязательным, и поддерживали его, в основном, трое лётчиков Eastern. В мой адрес не последовало более ни одного вопроса, ставившего под сомнение мое вымышленное положение. В какой-то момент второй пилот, следивший за радиопереговорами, протянул мне наушники, спросив, не хочу ли я послушать, но я отказался со словами, что предпочел бы рок, и это вызвало дружный взрыв смеха. Зато я усердно следил за их переговорами, запоминая жаргонные выражения, которыми они обменивались, и мысленно отмечая, как они употребляют лётное арго. Все трое были женаты и изрядную часть времени говорили о своих семьях.
Из стюардесс кабину обслуживала миловидная миниатюрная брюнетка. Сходив в туалет, я на обратной дороге в кабину мимоходом заглянул в служебный отсек и вовлёк её в разговор. Узнав, что в Майами у неё отпуск, я перед возвращением в кабину назначил ей свидание на тот же вечер. Остановиться она собиралась у живущей там подружки.
Покидая самолёт, я поблагодарил лётчиков. Они же небрежно пожелали мне удачи, а капитан сказал, что откидное сиденье в моем распоряжении «всякий раз, когда понадобится».
В Майами я ещё не бывал. Красочная тропическая растительность и пальмы вокруг аэропорта, жаркое солнце и прозрачный, чистый воздух удивили меня и обрадовали. Отсутствие высоких зданий, кажущаяся необъятность просторов, цветастые и небрежные одеяния людей, роившихся вокруг, навеяли мне ощущение, будто я очутился в чужеземном сказочном краю. Я уже шагал по зданию аэропорта, когда до меня вдруг дошло, что не имею ни малейшего понятия, где Pan Am размещает своих людей в Майами. Ну это-то выяснить было нетрудно.
Я подошёл к билетной кассе Pan Am, и кассирша, хлопотавшая с пассажирами, извинившись, вышла мне навстречу.
— Могу я чем-нибудь помочь? — поглядела она на меня с любопытством.
— Да. Я впервые на отдыхе в Майами, транзитом по замене. Обычно я сюда не летаю и прибыл в такой спешке, что никто не сообщил мне, где мы, чёрт возьми, тут останавливаемся. Где наше лежбище?
— А, да, сэр, если речь идёт менее чем о сутках, мы останавливаемся в мотеле «Небесный путь», — отозвалась она, внезапно преисполнившись желанием помочь и удружить.
— Ещё бы! — усмехнулся я.
— Ну, тут недалеко, — продолжала она. — Можете подождать служебного автобуса или доехать на такси. Возьмёте такси?
— Пожалуй, — на самом деле такси было самым приемлемым для меня вариантом. Ехать в автобусе, набитом настоящими лётчиками Pan Am, мне ещё было не с руки.
— Тогда подождите минуточку, — она вернулась на свое место, извлекла из ящика стола карточку размером с квитанцию и вручила её мне. — Просто отдайте любому таксисту перед зданием. Желаю приятного пребывания.
Разрази меня гром, если полученная карточка не была билетом на бесплатную поездку в такси, принимаемым любой конторой биндюжников Майами. Чёрт, да авиаторы живут в пресловутой стране, где текут молочные реки с кисельными берегами, думал я, покидая аэропорт. Я обожал молоко и понимал, что, остановившись в мотеле, окажусь не то что в киселе, а в настоящем малиннике. Зарегистрировавшись под вымышленным именем, вместо адреса я указал «Нью-Йорк, Главпочтамт, до востребования». Взяв карточку, портье мельком взглянула на неё и поставила поверх красную печать «ЛЁТНЫЙ ЭКИПАЖ».
— Выезжаю завтра утром, — предупредил я.
— Хорошо, — кивнула она. — Если хотите, можете подписать сейчас, и тогда утром вам не придётся сюда заглядывать.
— Да нет, подпишу утром. Ночью у меня могут возникнуть кое-какие расходы.
Пожав плечами, она убрала карточку.
В мотеле ни одного сотрудника Pan Am я не увидел. Если они и были возле бассейна, где собралась оживлённая толпа, то ничьего внимания я не привлёк. В номере я переоделся в цивильное и позвонил стюардессе Eastern по полученному от неё номеру телефона.
Она заехала за мной на автомобиле своей приятельницы, и мы прошвырнулись по ночным заведениям Майами-Бич. Никаких поползновений в её адрес я не предпринимал, но мне было не до ухаживаний: успех первой авантюры в роли фиктивного летуна так окрылил меня, что ни о чём эдаком я и не помышлял. А к тому времени, когда начал думать, она уже высадила меня на обочине у «Небесного пути» к отправилась домой.
Выписался я назавтра в 5:30 утра. Когда я вошёл в вестибюль, там был лишь сонный ночной портье. Забрав ключ, он протянул мне счёт за номер.
— А чек не обналичите? — поинтересовался я, подписывая счёт.
— Конечно, удостоверение у вас при себе?
Показав ему удостоверение, я выписал чек на сотню долларов в адрес гостиницы, а он записал на обороте чека вымышленный личный номер с моего поддельного удостоверения и вернул мне его вместе с пятью двадцатидолларовыми купюрами. Доехав до аэропорта на такси, час спустя я уже направлялся транзитным в Даллас рейсом Braniff Air. Диспетчеры Braniff не проявляли ни малейшего любопытства, но пару мучительных минут мне пережить всё-таки пришлось.
Я и не знал, что из Далласа Pan Am не летает, но понимал, что транзитные пилоты всегда должны лететь по делу.
— Какого чёрта тебе понадобилось в Далласе? — мимоходом полюбопытствовал второй пилот. Я лихорадочно подыскивал ответ, когда он мне сам его подсказал. — Чартер, или что?
— Ага, груз, — выдохнул я, зная, что Pan Am занимается грузоперевозками по всему миру. На этом вопрос и был исчерпан.
Ночь я провёл в мотеле, где останавливались экипажи нескольких авиакомпаний, липовым чеком нагрев этот постоялый двор на сотню, и тотчас транзитным рванул в Сан-Франциско. В ближайшие два года я с теми или иными вариациями следовал всё той же процедуре.
Моё мошенничество было, так сказать, готово к употреблению — авиакомпании, мотели и отели сделали всё, чтобы под него подставиться. Разумеется, гостиницы и мотели вокруг столичных или международных аэропортов считали, что делают отличный бизнес, заключая соглашения о предоставлении проживания для экипажа всех, каких только возможно, авиакомпаний, что гарантировало гостиницам минимальную занятость и, несомненно, большинство управляющих полагали, что присутствие пилотов и стюардесс привлечёт к ним и других путешественников, ищущих приюта.
Авиакомпании считали такое соглашение выгодным, потому что гостиницы гарантировали ночлег их экипажам даже во время конференций, выставок и фестивалей, когда номера обычно бывали распроданы. Из многочисленных бесед на эту тему я знаю, что лётным экипажам всегда приходился по душе такой тарифный план, когда счёт за проживание и причитающееся питание выставляли компании, что упрощало их расчёты.
Соглашение о транзитных рейсах между всеми авиакомпаниями мира тоже представляло собой дальновидную деловую практику — не просто взаимную любезность, а систему, обеспечивающую лётчикам максимальную мобильность в экстренных случаях.
Однако надзор, аудит и прочие процедуры контроля над исполнением соглашений и договоров — по крайней мере, в тот период — были слишком расслабленны, небрежны, неуклюжи, а то и совсем не существовали. Вполне понятно, что деятельность служб безопасности аэропортов тоже была сведена к минимуму. Террористические акты и угоны самолётов тогда в моду ещё не вошли. Аэропорты — сами по себе целые города — отличались низким уровнем преступности, и самой распространённой проблемой было воровство.
Очевидно, никто даже не выходил за рамки розовых «транзитных» бланков — разве что в экстренных обстоятельствах — запрашивая подтверждение личности пилота, его
Но я всегда подозревал, что большинство посадочных листков, заполненных мной, попросту отправлялись в мусор — и оригинал, и обе копии.
Имелись и другие факторы, увеличивавшие мои шансы на успех. Поначалу я не замахивался на крупные дела, ограничиваясь обналичиванием чеков в мотелях, отелях и в офисах авиакомпаний на суммы до ста долларов, и зачастую мне говорили, что наличных не хватит на оплату чека более чем на 50–75 долларов. Моим ничего не стоящим чекам всегда требовалось несколько дней на дорогу до Нью-Йорка по маршрутам клирингового центра, и когда чек возвращался со штампом «перерасход средств», меня уж и след простыл.
Да и то, что счёт у меня был вполне легальный (по крайней i мере, с виду), тоже способствовало успеху. Банк не возвращал мои чеки с пометками «недействителен», «мошенничество» или «подделка». Их просто-напросто возвращали с пометкой «недостаточно средств для покрытия».
Чековые операции составляют большую часть бизнеса авиакомпаний и гостиниц, и большинство чеков, возвращаемых им из-за перерасхода средств на счёте — отнюдь не попытки мошенничества. Обычно это лишь следствие прискорбной небрежности со стороны владельца счёта. В большинстве случаев таких людей отыскивают, и они оплачивают свои чеки. Во многих случаях выданные мной чеки сначала просто накапливали, и только потом начинали предпринимать попытки отыскать меня через Pan Am. Не сомневаюсь, что во многих других случаях пострадавшие предприятия просто списывали расходы, не утруждаясь дальнейшими розысками.
Те же, кто всё-таки утруждался, обычно передавали дело местной полиции, что ещё более поощряло мой спортивный азарт и было мне на руку. Очень немногие департаменты полиции — а скорее всего ни один из них — располагали адекватно укомплектованными подразделениями по борьбе с финансовыми преступлениями, даже в столичных городах.
А ни один из инспекторов любой полиции не взваливает на себя такое тяжкое бремя, как офицер, приставленный к делам о фиктивных чеках. Махинации с чеками — одно из самых распространённых преступлений, а профессиональные макулатурщики — коварнейшие и умнейшие из преступников, поймать которых на горячем труднее всего. Ситуация не улучшилась и поныне, а уж тогда тем более, но это отнюдь не говорит об отсутствии талантов или решимости у связанных с этим полицейских. Если учесть, сколько жалоб им приходится разбирать ежедневно, остаётся лишь восхищаться тем, как высок у них процент раскрываемости. В своей работе они обычно руководствуются определёнными приоритетами. Скажем, команда детективов разрабатывает операцию по поводу поддельных чеков на зарплату, разоряющих местных торговцев на 10 тысяч в неделю, — очевидно, дело рук целой банды. Сверх того у них лежит заявление ювелира, из-за мошенника с ничего не стоящим чеком лишившегося перстня стоимостью 3 тысячи. И ещё заявление от банкира, чей банк выдал 7500 долларов по поддельному чеку. Да плюс пара-тройка десятков дел местных фальсификаторов. И тут им поступает заявление управляющего мотелем, потерявшего сто зелёных из-за кидалы, разыгрывающего из себя пилота гражданской авиации, а преступление совершено две недели назад.
Так как же поступят детективы? Проделают необходимые рутинные ходы и только. Выяснят, что нью-йоркский адрес подозреваемого вымышлен. Узнают, что в Pan Am такой пилот не работает. Может, зайдут настолько далеко, что вычислят, что самозванец надул авиакомпанию, бесплатно прокатившись в Чикаго, Детройт, Филадельфию, Лос-Анджелес или какой-нибудь иной отдалённый город. Они отправят сообщение в соответствующие города по полицейскому телетайпу и отложат заявление в архив на случай появления новых сведений — вот как они поступят. Они сделали всё, что могли.
А я, как шмель, продолжал летать и собирать мёд на стороне.
Принимая во внимание два последних фактора моей гипотезы, ничуть не удивительно, что я мог действовать столь свободно и бесстыдно. В то время полиция ещё не располагала Национальным информационным центром по борьбе с преступностью.[13] Имей я дело с компьютеризированной полицейской сетью, располагающей грандиозным запасом фактов и цифр, связанных с преступлениями, моя карьера могла бы укоротиться на годы. И наконец, я был первопроходцем в мошенничестве, столь невероятном, столь невозможном с виду и вопиюще дерзком, что оно удавалось.
В последние месяцы своих приключений я наткнулся на капитана Continental, с которым летал попутчиком уже пару раз. У меня внутри всё заледенело, но тут он растопил лёд теплом приветствия. Потом рассмеялся и сказал:
— Знаешь, Фрэнк, я тут пару месяцев назад говорил с одной стюардессой Delta, так она сказала, что ты аферист. Я сказал, что это чушь полнейшая, что ты сидел за штурвалом моей птички. Чем ты так не угодил девушке, парень? Не удовлетворил или выгнал из постели?
Мои приключения… Первые пару лет именно так мне они и представлялись — приключениями. Преступными, естественно, но всё равно приключениями.
Я вёл тетрадь — тайный дневник, куда записывал выражения, технические сведения, разнообразные данные, имена, даты, места, телефонные номера, мысли и прочую информацию, которую считал необходимой или потенциально полезной.
Она представляла собой журнал комбинаций, учебник, чёрный список, дневник и авиационную библию, и чем дольше я действовал, тем больше в ней появлялось записей. Одна из первых пометок гласит: «коридор планирования». Термин этот упомянули во время моего второго транзита, и я записал его, чтобы при случае выяснить значение. Коридор планирования оказался огнями, обозначающими посадочную полосу. Дневник пестрит сведениями разнообразнейшего рода, оказавшимися бесценными для моей мистификации. Если вы притворяетесь пилотом, полезно знать такие вещи, как расход топлива в полёте (7 500 литров в час), что самолёт, летящий на запад, придерживается чётных эшелонов — высот (20 тысяч футов, 24 тысячи футов и т. п.), а летящий на восток — нечётных (19 тысяч футов, 27 тысяч футов и т. п.), или что все аэропорты опознают по трехбуквенному коду (LAX, Лос-Анджелес; 1 JFK — Кеннеди или LGA — Ла-Гуардия, Нью-Йорк и т. п.).
Для серьёзного мошенника мелочи играют огромную роль. Имена всех членов экипажей, с которыми я познакомился, типы самолётов, на которых они летали, их маршруты, компании и базы вошли в тетрадку в числе полезнейших данных.
Скажем, во время попутки на рейсе National.
— Ребят, вы откуда?
— Базируемся в Майами.
Взгляд украдкой в дневник и:
— Эй, а как дела у Рэда? Ведь кто-нибудь знает Рэда О'Дэя. Как поживает наш ирландец?
Рэда О'Дэя знали все трое.
— О, да ты знаком с Рэдом, а?
— Ага, летал с ним пару раз на откидном. Классный парень!
Подобные обмены репликами поддерживали мой образ пилота, заодно обычно предотвращая ненавязчивые перекрёстные допросы, которым я подвергался поначалу.
Просто присматриваясь и прислушиваясь, я стал экспертом и в других вещах, положительно сказавшихся на моей роли. После второго полёта я уже всегда брал наушники послушать радиопереговоры, если предлагали, хотя многие пилоты предпочитают включать громкоговорители, избавляющие от необходимости надевать головные телефоны.
Приходилось мне и немало импровизировать. Когда я летел на откидном в город, не имевший отношения к Pan Am, — к примеру, Даллас, — и не знал, какими мотелями или отелями пользуются авиаторы, я просто подходил к ближайшей билетной кассе.
— Послушайте, я здесь жду чартера, прилетающего завтра. Где тут наши? — вопрошал я.
И всегда получал в ответ одно или несколько названий ближайших мест постоя. Выбирал одно, отправлялся туда и регистрировался, и ни разу не наткнулся на возражения, прося счёт за ночлег выставить Pan Am. У меня лишь спрашивали адрес Pan Am в Нью-Йорке.
Порой я окапывался в каком-нибудь городе на две-три недели, чтобы обеспечить тылы. Открывал счёт, скажем, в банке Сан-Диего или Хьюстона, давая адрес квартиры, снятой мной ради такого случая (я всегда снимал крышу, за которую можно было платить помесячно), а когда прибывала бандероль с моими персональными чеками, собирал манатки и возвращался в небесные просторы.
Я понимал, что за мной охотятся, но в эти первые два года не представлял ни насколько близко подобрались преследователи, ни их состава. Любого гастролёра порой дрожь берёт от ощущения, что его вот-вот заметут, и я не исключение. Как только меня начинало трясти, я просто уходил в нору, как лис.
Или в нору к лисе. Некоторые из девушек, с которыми я встречался, брались за меня всерьёз, давая понять, что считают меня субъектом для замужества. Некоторые упорно приглашали меня погостить у них несколько дней и познакомиться с родителями. И, чувствуя необходимость залечь на дно, я заруливал к ближайшей на пару дней или на неделю, отдыхая и расслабляясь. С родителями я всякий раз отлично ладил, никто из них так и не узнал, что они помогали и содействовали малолетнему преступнику.
Но стоило ситуации наладиться, и я упархивал, посулив девушке скоро вернуться, чтобы поговорить о будущем. И, конечно, не возвращался. Женитьба меня пугала.
Да и потом, мама ни за что бы не позволила: мне было всего семнадцать.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |