"Сельма Лагерлеф. Новеллы из цикла Невидимые узы" - читать интересную книгу автора

переписали в последний раз, она заняла всего лишь десять.
Через несколько лет появилась вторая глава. Это была история о бале в
Борге и о волках, гнавшихся за Йёстой Берлингом и Анной Шернхёк.
Эта глава писалась первоначально без малейшей мысли о том, что она
сможет войти в сказку. Это была своего рода самостоятельная новелла, которую
предполагалось прочитать на небольшой вечеринке. Но чтение новеллы не
состоялось, и она была послана в "Дагню". Через некоторое время она была
возвращена писательнице как не подходящая для журнала. Новелле еще попросту
не хватало художественной обработки.
Между тем писательница раздумывала, как бы использовать эту злосчастную
новеллу. А что, если она включит ее в сказку? Но это была совершенно
самостоятельная, законченная история. Она бы странно выглядела среди других
историй, которые легче объединялись воедино. А может быть, было бы не так уж
плохо, подумала она тогда, если бы все главы сказки стали бы чем-то вроде
завершенных историй? Это трудно, но само по себе вполне возможно. Не
исключено, что при этом не получится цельного повествования. Да, но,
пожалуй, это сделало бы книгу богаче и сильнее.
Итак, два важных решения были приняты. Определено было, что книга будет
романом и что каждая глава будет абсолютно самостоятельной, но этим было
достигнуто не так уж много. Когда у нее возникла идея написать сказку о
кавалерах Вермланда, ей было двадцать два года, теперь же ей было уже около
тридцати, а она успела написать не более двух глав. На что же ушли у нее эти
годы? Она окончила семинарию, вот уже несколько лет, как она работала
учительницей в Ландскруне, она многим интересовалась и многим занималась, но
сказка по-прежнему оставалась ненаписанной. Конечно, было собрано много
материала. Но отчего же ей так трудно было писать? Почему к ней никогда не
приходило вдохновение? Почему ее перо так медленно скользило по бумаге?
Наверное, в это время у нее был мрачный период. Она уже начала думать, что
никогда не напишет свой роман. Она была тем работником, который зарывал свой
талант в землю и не предпринимал попыток его использовать.
Происходило все это, между тем, в восьмидесятые годы, в период расцвета
строгого реализма. Она восхищалась великими мастерами своего времени и
никогда не помышляла о том, что в сочинениях можно было пользоваться языком,
отличным от их языка. Со своей стороны, она больше любила романтиков, но
романтизм был мертв, а она не была человеком, собиравшимся вновь возродить
его формы и выразительные средства. Хотя ее голова и была переполнена
историями о привидениях и бешеной страсти, прекрасных дамах и жаждущих
приключений кавалерах, она пыталась писать обо всем этом спокойной
реалистической прозой. Она не была особенно прозорлива. Другой бы сразу
увидел, что невозможное невозможно.
Однажды она, однако, написала две маленькие главы в другой манере. Одна
из них была сценкой на кладбище Свартшё, в другой речь шла о старом
философе, дядюшке Эберхарде, и его исповедях в безверии. Она написала их
больше в шутку, со многими ахами и охами, почти рифмованной прозой. И тут
она заметила, что писать так у нее получалось. Тут приходило вдохновение,
она это чувствовала. Но когда эти обе маленькие главы были готовы, она их
отложила. Они ведь писались только в шутку. Нельзя же было написать целую
книгу в таком стиле!
Но сказка, пожалуй, ждала уже достаточно долго. Она наверняка, как и в
тот раз, когда отправляла девушку по белу свету, подумала: "Я вновь должна