"Пер Лагерквист. Улыбка вечности" - читать интересную книгу автора

Старик тихо отвечал:
Я сделал как мог.
Этот повторяющийся раз за разом ответ сбивал их с толку, и так смиренны
и трогательны были эти его слова, что они невольно умолкли. Однако кипевшие
в них страсти неудержимо рвались наружу. И они продолжали свое:
Но для чего все-таки ты это затеял? Ведь была же у тебя какая-то цель!
С какой целью запустил ты эту дьявольскую машину под названием жизнь? Ведь
получается, что мы обречены жаждать полной ясности - и вместе с тем
сложности. Мы жаждем безоблачной радости, хотим быть уверены в своем праве
на свет и счастье - и вместе с тем нас одолевает жажда отрицания, и нам
хочется, чтобы не было вообще никакой радости. Мы обречены жаждать
глубочайших бездн страха, жаждать страданий, которых никому не понять, тылы,
где мы изнемогаем и гибнем, - и вместе с тем хотим быть уверены, что
никакого повода для страха нет. Мы жаждем гармонии во всем, покоя для нашей
мысли, для нашего измученного сердца - и вместе с тем нас одолевает жажда
отрицания, и нам хочется, чтоб не было вообще никакой гармонии, никакого
мира и покоя. Получается, что мы обречены хотеть всего сразу.
Старик слушал их уже более спокойно. С виду он оставался все тем же, и
все-таки он был теперь какой-то другой, хотя смирения в нем не убавилось.
Я простой труженик, сказал он, глядя на них. Я трудился не покладая
рук. Я день за днем делал свою работу, делал всегда, сколько я себя помню. И
ни к чему такому я не стремился. Ни к радости, ни к скорби, ни к вере, ни к
сомнению - ни к чему такому.
Я просто хотел, чтобы у вас всегда что-то было, чтобы вам не
приходилось довольствоваться ничем, пустотой.
При этих его словах стоявшие впереди благородные почувствовали будто
укол в сердце. Они встретили его покойный взгляд - это было так не похоже на
сжигавшее их самих нетерпение. Они смотрели на него, и он словно рос у них
на глазах, он сделался вдруг таким большим, что им, возможно, было его уже и
не постичь, и все же таким близким им. Они молчали, что-то теплое поднялось
у них в груди, что-то новое и неизведанное, глаза их увлажнились, язык
отказывался повиноваться.
Но среди тех миллиардов, что толпились за ними, тех, кто не слышал слов
старика, среди тех не утихало беспокойство, напротив, оно все росло. Они
вообразили, что старик просто упрямится и не желает открыть им истину, и все
накопившееся в них ожесточение рвалось наружу. Уж они заставят этого
несговорчивого упрямца открыть рот. Странно только, что благородные вдруг
все как один замолкли. Они, конечно же, спасовали, они их предали. Наплевать
им на их спасение, на их горькую судьбу. Ну что ж, придется им самим
вступить в бой, хоть у них и нет иного оружия, кроме их кровоточащего
сердца.
Среди этих миллиардов была и бесчисленная толпа маленьких детей, всю
долгую дорогу они играли и развлекались как могли, не имея представления,
куда и зачем их ведут; на них-то и пал выбор, им доверили говорить от лица
этой ужасной в своей непонятности жизни. Они подвели детей к богу и в
великом своем ожесточении крикнули ему прямо в лицо:
А их-то ты для чего сотворил?! Что ты думал, когда создавал этих
невинных малюток?!
Дети сперва засмущались и только робко оглядывались назад, на взрослых.
Они не знали, что им надо делать, не понимали, чего от них хотят. Они стояли