"Димфна Кьюсак. Скажи смерти 'нет!' " - читать интересную книгу автора

сейчас, на пороге освобождения, нудная монотонность армейской жизни вдруг
стала казаться даже приятной. Забывались все огорчения, все неприятное, и в
памяти осталось только хорошее - товарищество. И теперь с ощущением утраты и
какой-то неожиданно проснувшейся теплотой ты смотришь, как уходят твои
дружки, твои кореша, те, кому еще несколько дней назад ты говорил: "Век бы
тебя не видать".
А скоро и тебя самого швырнет в мир, где нет ни раз навсегда
установленного порядка, ни дисциплины, а есть только законы джунглей, где за
тебя уже не будут думать (ох, и убого ж, бывало, они за нас думали!) и где
тебе придется самому строить свою жизнь и самому бороться со всеми ее
невзгодами.
И тут он увидел Джэн.
Она стояла, прислонившись спиной к пакгаузу, у самого края пристани, и
Барт вдруг услышал, как колотится у него сердце. Она, должно быть, пришла
пораньше, чтоб занять это место у края. И все-таки она не махала ему рукой,
не звала его, не старалась привлечь его внимание. Не могла ж она его не
заметить! Если она там все время стояла, то уж наверняка должна была бы
разглядеть его в поредевшей толпе у борта. Барту вдруг стало очень приятно.
Он-то думал, что его никто не встречает, а его встречала Джэн. Он вдруг
ощутил, что ему тоже хочется смеяться и издавать странные крики, наподобие
тех, которыми оглушал Чилла. Он пожалел, что Чиллы уже нет рядом и он не
может указать ему на Джэн, сказав этак небрежно: "Ну, что ты скажешь? Вон
дожидается девочка, с которой мы раньше шатались... Ну да, вон та, в
желтом..." И в ответ услышать восхищенный и удивленный посвист Чиллы и его
неизменное: "Иди ты, ну и милашка!" И тут же оклик и свист, которыми Чилла
обычно начинал знакомство с девчонками, окончательно подтвердили бы эту
оценку.
Барт смотрел на нее, все больше волнуясь, и ждал, когда же она
обернется и взглянет на него, но Джэн не оборачивалась. Она смотрела в
другую сторону, будто искала кого-то на другом конце корабля. Ее профиль
четко вырисовывался на серой стене пакгауза, ветер шевелил светлые
каштановые волосы, плотно обхватывал платьицем фигурку, обрисовывая резко
очерченную грудь и стройные ноги с тонкими, изящными лодыжками. Она стояла
там высокая, легкая, тоненькая, тоньше и стройней, чем та, какой он запомнил
ее. Она не искала его в толпе - она просто стояла и ждала.
Черт бы побрал! Он готов был об заклад биться, что если б еще
кто-нибудь встречал его на пристани, она так и ушла бы, не дав о себе знать.
Это и польстило ему и разозлило его в то же время. Он глядел на нее с
палубы, и ему казалось, что он даже оттуда различает нежный румянец,
который, бывало, так и вспыхивал у нее под кожей, когда он целовал ее, и ее
чуть подрагивающие, словно у обиженного ребенка, губы.
А ведь он по отношению к ней вел себя довольно-таки паршиво, это он
готов был признать. Ну, а что еще остается парню? Он-то у нее был первый -
за это он ручается. И она его любила - в этом он тоже не сомневался. Они
здорово проводили время вдвоем. А когда он уехал потом, не обмолвившись ни
словом насчет женитьбы, то она не упрекала его ни в чем и даже виду не
подала, как она переживает. Но ведь он-то догадывался. Уж он ее знает.
Ну, он ей, конечно, написал из Японии два-три письма, посылал
сувенирчики, это как все. Потом сообщил, что приезжает в отпуск. Просто
так - вдруг ни с того ни с сего прислал ей письмецо после долгих месяцев