"Лев Кузьмин. Грустная Элизабет" - читать интересную книгу автора

А вот рядом с ним в уютном, симпатичном загончике не было никого.
Там только в самой глубине, у призакрытой двери желтого хлевушка, на
согретой солнцем земле копошились, выискивали что-то в соломенной трухе и
нежно гуркали залетные голуби-сизари.
На прутьях ограды висела табличка с надписью:

"ПОНИ"

А чуть пониже, помельче:

"Шотландская"

Петр Петрович быстро взглянул на эту надпись:
- Гляди-ка... И верно иностранка. Но где же она сама, ваша грустная
Элизабет?
- В том-то и дело... - пропыхтел, отдуваясь, Чашкин и утер взмокший лоб
подкладкой картузика. - В том-то и дело: не ест, не пьет, даже на прогулку в
загончик свой не выходит... Пожалуйте, доктор, сюда.
И вот они все трое оказались на другой, на закрытой для посетителей
стороне зоопарка, и Васе почудилось на какое-то мгновение, что они снова в
деревне.
По всему тесному задворью меж черных бревенчатых служб плыл, мешался с
талым запахом сугробов тонкий, напоминающий о деревенском лете, о лугах
запах сена. Голуби и воробьи, поднимая шумный ветер крыльями, кидались тут
прямо под ноги. Они хватали, поспешно подбирали кем-то рассыпанный у сарая
овес; а кто-то где-то - кажется, за оконцами хлевов - по-гусиному гоготал,
по-телячьи взмыкивал и даже, как Васе показалось, кукарекнул.


4

Чашкин звякнул щеколдой, открыл низенькую набухшую дверь. Из темного
проема напахнуло теплой конюшней, свежими сосновыми опилками.
- Вот и сама Элизабет, - сказал Чашкин.
Но после светлого двора, после солнца здесь, в полутьме, Петр Петрович
и Вася лишь слепо заморгали.
Тогда Чашкин распахнул дверь полностью. А потом прошел вперед и толкнул
вторую дверь, что выходила в загон с табличкой на ограде. И в сумеречное
помещение сразу ворвался мартовский сквознячок, сноп света упал на
истоптанные опилки, золотисто отразился на щелястых стенах, на потолке, и
вот в самой тени в углу, за широкой, полной душистого сена кормушкой, Петр
Петрович и Вася увидели чудесную крохотную лошадку.
Масти она была темной, вороной. Аккуратно подстриженная гривка ее
топорщилась ежиком. А из-под челки смотрели на Васю, помаргивали нечастыми,
длинными ресницами удивительно ласковые, с влажной искоркой глаза.
Очень ласковые глаза, очень добрые, но и очень печальные.
Вася сразу понял, что они печальные, и шагнул к лошадке, стал быстро
обшаривать свои карманы. Петр Петрович стал тоже охлопывать карманы, да еще
и заприговаривал, переиначив имя лошадки на свой собственный лад:
- Сейчас, Лизок, сейчас... Потерпи, маленькая.