"Лев Кузьмин. Быстрые кони" - читать интересную книгу автора

иначе бы меня с дедушкой и за порог не отпустили, но теперь вот даже назад
глянуть боюсь, шевельнуться боюсь.
А краем глаза вижу: нависла, дышит над самым моим плечом лошадиная
морда с длинными волосками в розовых: горячих ноздрях, а прямо в затылок
дедушке, прямо под околыш дедушкиного картуза уткнулся, потом отодвинулся,
потом опять рядом закачался вороненый ружейный ствол.
Это, значит, с тылу к нам, к самому задку тарантаса подстроился еще
кто-то верховой, и вот он-то и говорит насмешливым голосом. И как заговорит,
как, должно быть, пониже наклонится у себя там наверху, в седле, так на меня
оттуда спиртом и наносит.
И от него спиртом наносит, и от коня потным, горячим запахом наносит, и
от этого мне сделалось муторно, стало еще страшней, а голос все подгоняет:
- Давай, давай, Крылов, деловой человек, на мост правь, на мост! Там ты
нам всем сразу кошель-то и выложишь... А заартачишься - мы самого тебя
рядышком с потомком твоим уложим заместо перил.
Он так говорит, а те двое ждут, в седлах сидят, все не шевелятся.
Только лошадей своих теперь повернули поперек моста, голова к голове. И под
руками у них на коленях тоже что-то опасно взблескивает.
Этот же, сопровождающий нас и, должно быть, в шайке главный,
подталкивает и подталкивает дедушку ружьем:
- Ну, может, Крылов, мы тебя укладывать и погодим... Может, маленько и
помилуем. Если все до копеечки нам на ладошках да стоя на коленках
преподнесешь!
А дедушка молчит, лицо у дедушки каменное. Лишь на правой щеке правый
ус, как бы совершенно сам, часто и часто дергается, а все остальное лицо -
твердый камень. И кулаки с широкими в них вожжами тоже будто каменные.
Только вот плечом от меня дедушка едва заметно отклоняется да
отклоняется, да вдруг с локтя, с полуоборота как даст по навислому сзади
ружью и по лошадиной морде, как вскочит в тарантасе, как швырнет меня под
ноги себе, да как закричит ужасным голосом Пчелке: "Да-е-ошь!" - так все тут
сразу и смешалось.
Ружье у конвоира, должно быть, вылетело, потому что он тоже что-то
заорал; а Пчелка, словно ее ошпарили кипятком, рванула вскок и со всем нашим
грузом-тарантасом понеслась прямо на тех, на двоих.
Те двое ахнуть не успели, Пчелка врезалась меж тесно стоящих поперек
моста лошадей, и одна из них, ушибленная в грудь тупым торцом оглобли,
скалясь и визжа, вздыбилась такою свечою, что я из-под низу, со дна
тарантаса, увидел отчетливо на ее передних подковах все стесанные до блеска
шипы, гвозди.
Она чуть было не рухнула этими обеими подковами к нам в тарантас, да
тяжелый всадник и седло перевесили, и, заваливаясь на спину, она сама и ее
седок начали медленно падать за неогражденный край моста, в дымную от
глубины и от утреннего холода речку.
Что было со вторым всадником, а тем более с тем, который не устерег
нас, - я разглядеть уже не мог.
Мост под нами пробренчал гулко, коротко. Пчелка понеслась теперь по
свободной дороге так, что сквозь плетушку тарантаса засвистел воздух. А
дедушка все не давал мне поднять головы. Он больно держал меня за плечо; он,
должно быть, боялся, что вослед нам будет погоня, затрещат выстрелы, и вот
все загораживал и загораживал меня собой, все подняться мне не давал.