"Павел Кузьменко. Хромая судьба человека (Журнал "Химия и жизнь")" - читать интересную книгу автора

поддаваясь увещеваниям, проковырял все таксистовы талоны и права 18 раз.
Так и нам все права прокололи, а право на труд вознаградили проколотыми
талонами. И никто этого не понимал, кроме академика Сахарова, а Вите
вообще было не до того, потому что показалось, что эта форма ему к лицу.
Он совсем воодушевился и, имея нерастраченный за годы примерного поведения
хулиганский потенциал, принялся свистеть во все стороны, тормозить и
штрафовать без разбора, чем и создал аварийную ситуацию на дороге.
Что началось! Машины гудят, выхлопные газы отравляют окружающую среду,
где во мраке молнии блистают и беспрерывно шофера ругаются, монтировками
махают, торгуют бензином налево, составляют письмо депутату Крайко, собаки
лают, лают, лают. И вот одна из них долаялась, даже охрипла. "Чего, -
думает Жучка Барбосовна, - лаю? Пойду укушу Степана Михалковича за ляжку".
А он стоит, двоедушный, командует, и вдруг раз!
- Ай, сука!
"На себя посмотри, козел", - с обидой подумал Витя Цубербиллер и, ловко
отпрыгнув, увернулся от удара и побежал, помахивая хвостом. А во рту
противный привкус старшинского сукна.
Ну и ничего себе, ну и дела! Где твои законы, просветленный Будда, и
почему они не действуют в нашем каталитическом процессе, именуемом жизнь?
Почему, за что урожденный Витя Цубербиллер помнил все свои перерождения,
хотя и вспоминать-то было особенно нечего, - не успел он почувствовать все
прелести женского существования, как тут же сам себе изменил, да и не
успев толком того свершить, дал сам себе в рожу, после чего, подвергнув
себя штрафу, тут же самоукусился за ляжку. И все помнит! Не постясь, не
молясь, не созерцая своего пупка, даже понятия не имея из-за всех своих
экзерсисов по школьной программе, кто такой Будда просветленный, но весело
помахивая хвостом, не будучи, собственно, сукиным сыном. А все от нашей
непросвещенности, нашей неосветленности. Темнота, увы, впереди и сзади. И
страшно Жучке Барбосовне и тоскливо, и мрак собачий опускается с
равнодушных небес и загоняет душу собачью в глушь, в щель, полную запахов
и вражды. О, жуть и скорбные песнопения: у-у-у...
И ко всем нам это относится. И упасть бы, наконец, в раскаянии и
опустошенности, и стукнуться лбом в священный барабан, и возопить на всех
языках: "Ом мани падме хум!". В конце-то концов? Но не было у Вити в
данном случае ни рук для должной позиции, ни барабана, ни подходящего лба,
а только зубы, хвост и шерсть дыбом.
А едва в пришоссейной грязи, хляби и мрази забрезжил ерофеевский
рассвет, чувство голода, стыда и невыученных уроков разбудило Витю. Он
поднял клыкастую голову, огляделся, принюхался и сразу догадался (ну
почему, он в собачьей шкуре-то был от силы пять часов?), что настал
последний час последних времен. Тоскливый вой окружающей среды возвестил,
что явился псиный дьявол - Сухмантий Одихмантьевич, человек без роду,
племени, фамилии, совести - ловец собак в шкуре дикого ризеншнауцера на
татуированных плечах.
Вся природа заметалась в ужасе, но Сухмантьевы слуги умело расставляли
препоны. Жучка почувствовала занесенную над своей шкиркой десницу, и -
раз! (Вы, конечно, догадались.) И Сухмантий Одихмантьевич почувствовал,
что, обретя рукою очередную бурую сучку, обрел вместе с тем впервые в
жизни и сучкину фамилию - Цубербиллер, о чем с полным идиотизма выражением
лица известил весь белый свет.