"Юрий Кувалдин. Ворона." - читать интересную книгу автора - Александр Сергеевич, но не Пушкин, - усмехнулся артист.
- Маша, - сказала Маша. Артист закашлялся и сел на скамейку, затем закурил папиросу. - Что вы все курите! - недовольно сказал Соловьев. - Если брошу, то помру, - сказал Александр Сергеевич и пригладил львиную гриву седых волос. Соловьев засунул руки в карманы брюк, заходил насупившись туда-сюда перед скамейкой. - Все плохо! - воскликнул он. - Экономика зашла в тупик, народ обнищал! - Это вы-то обнищали?! - спросил Миша. - Обо мне речь не идет. Кругом грязь, нищие! Заводы останавливаются, шахтеры бастуют! Миша улыбнулся, отодвинулся от огня и сказал: - Я понимаю, что у вас душа болит за отечество, но вы-то богаты! - Да, мне хватает. Но я не о себе. Артист Александр Сергеевич спросил, указывая на стену: - А чьи эти великолепные пейзажи? - Это Левитан, - сказал Миша. - Подлинники. Из правой кулисы появился Абдуллаев, молодой человек лет двадцати пяти, в белом костюме, изящный, с тонкой ниткой усов. - Очаровательные мои! - воскликнул он. - Сегодн купил одного Малевича и двух Недбайло. - Малевича знаю, а Недбайло нет, - сказал Соловьев. - Узнаете, - сказал Абдуллаев. - У вас все готово? - Как у Шекспира, любая улица - сцена! - сказал Миша. актриса, подруга Александра Сергеевича, и хромой Алексей, бывший врач кремлевки. - Подмосковье лучше Швейцарии! - с чувством сказала Ильинская, раскинув руки в стороны, на пальцах блеснули кольца и перстни. - Кажется, я никуда и никогда не уезжала. Сын Геннадий теперь тоже в Москве. Что мы в Швейцарии, что мы в Нью-Йорке? А здесь... Одним словом - родина! Таких пейзажей нет нигде! Раздался шлепок. Это Александр Сергеевич убил комара у себя на щеке. - Я не видел более грязной страны, чем наша! - возмущенно сказал Соловьев. - Помойные кучи кругом, улицы грязны, дороги разбиты, архитектура убога! Черт знает что! - Застрелю, - усмехнулся Абдуллаев. Врач кремлевки Алексей подхромал к скамейке, сел и сказал: - Я сухое не могу пить. Водку подадут когда-нибудь? Все сели за стол. Занавес поднялся. Маша стояла на авансцене, голова приподнята, тонкая, в черном. Скрипка где-то взвизгнула. Маша сказала: - И теперь лишь слабенький свет начинает проникать во мрак вопроса, который мы хотели задать вечности. В паузе скрипка взвизгнула еще раз. Все ели шашлык и смотрели на сцену, лишь бывший врач кремлевки уже закосел от фужера водки и что-то мычал себе под нос. Маша продолжила: - Как же это вообще может произойти, чтобы люди убили Бога? Но, увы, |
|
|