"Олег Куваев. Печальные странствия Льва Бебенина" - читать интересную книгу автора

Кудуспаевой юрты, в обшарпанной туристской сумке. О том, что Кудуспай мог в
сумку заглянуть, не приходило в голову. Казах был немногословен и неизменно
ровен. Он ловил рыбу, вялил ее, и раз в десять дней к нему приходила моторка
с западного берега. Там работали мощные буровые бригады, тянулась нитка
газопровода, строились компрессорные станции, шла индустриальная жизнь,
которой вскоре суждено было сгинуть, оставив после себя следы путаных
усть-уртских автодорог, гудящие здания компрессорных станций и спрятанный в
землю газопровод.
Блаженны были минуты, когда над Аралом прорезалась тонкая полоска
рассвета, и они шли по холодному песку, и вода была холодна, и прохладны
рукоятки весел. Они гребли в море по одному Кудуспаю известным приметам, и,
когда они доходили до сетей, выползал краешек солнца. Потом все громадное
красное солнце зависало над морем. К возвращению начиналась жара.
Желтый аральский судак, серебристый жерех, чье мясо может поспорить с
осетриной, огромные лупоглазые сазаны и пивная рыбка-шемайка шли в сети.
В море Кудуспай оживлялся. Он шутил, насвистывал и разговаривал с
рыбой. И Бебенин был счастлив в эти минуты. Однажды, когда они остановились
на перекур на якоре и взошедшее, еще нежаркое солнце делало Аральское море
зеленым, когда вкус "Беломора" был особенно острым, Кудуспай сказал:
- Я казах рода Кудай. Мы всегда были рыбаки и охотники.
- А сейчас?
- Весь западный берег Арала я знаю как свою ладонь. Я и мой верблюд.
Летом я рыбачу, зимой мы с верблюдом идем вдоль Усть-Урта. Там много моих
землянок. Замыкаем мы круг на восточном берегу. Штук двести лисиц, штук
десять волков - столько шкур сдает Кудуспай.
- А сейчас? Здесь ты зачем?
- Я ловлю рыбу для экспедиции, кто в колхозе, старики мои в степи
пастухами.
"Старики", - тревожно шевельнулось в мозгу Бебы. Он представил себе
стариков в бараньих шубах. "В Средней Азии живут среднеазиаты".

22

Тучи над прииском шли так низко, что, казалось, пропарывали брюхо о
верхушки желтеющих лиственниц. Из этих прорезов лилась вода: ледяной
нескончаемый дождик. Дождик шел на тайгу, превращал дорогу в непроходимые
даже для гусениц препятствия, туманом висел над рекой и поселком.
Дождик обмывал за ночь полированные до блеска гусеницы бульдозеров и
скапливался во впадинах полигонов.
Иногда наступала другая пора, и шорох дождика исчезал. Ветер разгонял
тучи, выползали наружу бледная синева неба и сопки. Сопки были окрашены в
три цвета. Три цвета осени. Внизу сопки были желтые от пожелтевшей листвяги,
еще выше - черные от безжизненных россыпей камня, заросшего накипным темным
лишайником, и еще выше сопки были иссиня-белые, потому что на вершины их уже
пришла зима и ветер передувал там меж камней колючие струйки снега.
К сентябрю небо открывалось все чаще и все ниже опускалась снежная
черта на вершинах сопок. Вершины их теперь были уже не иссиня-белыми, а
просто ослепительно белыми. Они рождали мысли о гармонии и чистоте окрестных
миров.
Прииск, изнемогая, гнал последнюю промывку. Ее надо было гнать, пока не