"Олег Куваев. Дом для бродяг" - читать интересную книгу автора

расцветку носков и понял, что человек либо знает толк в одежде, либо имеет
врожденный вкус.
-- Зоотехник?
-- Пастух.
Было чертовски приятно смотреть на его свежее, промытое ветром, дождями
и солнцем лицо, чувствовать, как он всеми мускулами воспринимает сейчас
стул, ковры, чистоту. Впереди ему мерещилось вольное отпускное время, суета
городов, которую забываешь за три года от отпуска до отпуска. Через два-три
месяца его потянет обратно, и где-нибудь в Гагре или в Коктебеле ему начнет
мерещиться запах лиственниц, снежный блеск под луной. Исключения из этого
правила не бывает.
-- К нам бы ты. -- сказал он. -- Самая глухая бригада. Среди зверья
живем, рядом со зверем. Не поверишь, зверь у нас по-другому себя ведет.
Необычно! Бараны, глухарь, медведь. Необычно! Рядом живем,
поэтому.
Бригада их кочевала в верховьях главного притока Реки. Я стал
расспрашивать о местности в устье притока. Мне предстояло там быть.
-- Впадает в Реку как из винтовки. Вот и вся местность, -- сказал
пастух.
8

С утра на поселок начал валить дождь со снегом. Но мужики, сидевшие на
крылечке правления, никакого внимания на него не обращали. Шло утреннее
предрабочее зубоскальство. Ни один из этих заросших щетиной мужиков, в
брезентовых куртках и кирзовых сапогах, даже не повернул головы в мою
сторону, но я чувствовал, что они все про меня знают. Знают, как про комика,
который прилетел из Москвы, чтобы плыть вниз по Реке. И давно меня заметили.
По ритуалу надо было подойти поздороваться, и если они признают своего,
бывалого, человека, то первым делом начнут высмеивать меня и предстоящее
плавание. Если же не признают, то будут пугать. Я подошел.
В течение пятнадцати следующих минут я узнал, что вниз по Реке можно
плыть только десять-пятнадцать километров. Дальше человека ожидают заломы --
скопления деревьев, вырванных паводком, под которые со страшной силой бьет
вода и затаскивает туда даже уток, прижимы -- скальные участки, о которые
вода разбивает лодки, кружила -- где река крутит воронкой и не выпускает из
себя лодки с мотором. От парня в замасленной куртке, видимо тракториста, я
узнал, сколько человек утонуло под заломами в одна тысяча девятьсот
пятьдесят шестом и в одна тысяча девятьсот пятьдесят девятом годах.
-- Слышал, -- сказал я. -- Я тогда в П-ке работал.
-- Где?
-- У Николая Ильича, -- сказал я.
-- А в позапрошлом году? -- не сдавался тракторист. -- Пять человек в
одной лодке. Налетели на топляк, лодку аж до транца располосовало.
-- Да он никуда не плывет, ребята, -- дурашливо перебили его. -- Он
корреспондент "Крокодила", приехал кладовщика Савельича зафотографировать. И
напечатать его биографию. А Река для отвода глаз тут... ребята!
В ответ грохнул дружный хохот, и все мужики полезли по карманам за
"Беломором". Видно, неведомый мне Савельич был притчей во языцех в колхозе.
Во всяком случае, равновесие сил восстанавливалось.
-- А где Шевроле живет? -- спросил я. И сразу понял, что сморозил