"Олег Куваев. Дом для бродяг" - читать интересную книгу автора

ивами-чозениями. На нарах лежали неизменные ветки тальника, печка горела
хорошо, и между двойными стенами бегали мыши. Постепенно они привыкли ко мне
и взобрались на стол -- темно-коричневые зверьки с любопытствующими глазами.
Я кинул им корок, мыши корки утащили, а сами пришли снова. Видно, хотели
посмотреть на приезжего. На столике горела свеча, в ночной темноте шумели
деревья, хрустел валежником кто-то неведомый, кто всегда хрустит по ночам,
когда ты один. Ветки тальника пахли горько и пряно. Они пахли осенью.
Я лежал на нарах и, естественно, думал о том, что так вот и надо бы
жить, о том, что мы так умело обкрадываем себя, что и подумать некогда.
Потом пожалел, что не взял собаку. Но взять ее не было никакой возможности.
За такую дорогу с собакой сживешься, как с лучшим другом. Бросить ее в конце
маршрута никак невозможно. Взять с собой также нельзя, потому что в
коммунальных квартирах существуют соседи, согласие которых необходимо, а
если и всех убедить в том, что собака -- человек очень хороший, то все равно
плохо. Я часто уезжаю из дому, и собаку надо кому-то оставлять. Короче, в
темноте избушки, под потрескивание дров в печке, которая раскалилась и
светила, как домашнее закатное солнце, я пришел к выводу, что надо жить так,
чтобы было кому оставить собаку.
Ночью был сильный холод. Когда я вышел на улицу, то ступени леденил
иней, севший у порога на гальку. Я подкинул в печку и стал в темноте думать
про свой маршрут. До ближайшего жилья, таежной метеостанции, было около
трехсот километров, затем около пятисот до устья Реки. При хорошей осени я
планировал еще попасть в протоку Стадухина. На противоположном конце протоки
когда-то давно стояла база партии, где я был начальником, и тот сезон мы,
наверное, не забудем до конца своих дней, так что хорошо бы там побывать.
За ночь на березах и на ивняке пожелтели листья. Стволы и листья
чозении, под которой стояла избушка, покрылись инеем. Мир был очень
прозрачным. На западе выступал Синий хребет.
Ближний хребетик, который чуть ниже избушки обрывался в Реку скалистым
прижимом, не был виден из-за кустарника. Я решил подняться на него, чтобы
посмотреть на Реку сверху.
Дорога шла через заросли ивняка. Потом начался мшаник. Он был
кочковатый, кочки переплетены стелющейся березкой. Выше березки начинались
сплошные заросли шиповника, и ягоды на нем висели длинные и большие.
Подлесок казался красным от этих ягод. Кое-где были кусты смородины. Ягоды
свисали с кустов гроздьями, почти не уступающими гроздьям винограда
"изабелла". Я не преувеличиваю. Так я и ломился сквозь этот лес, как сквозь
огромный склад витамина С.
Дорога шла через высохшие протоки, кое-где заполнявшиеся водой уже
осеннего паводка. Потом снова галечная площадка и снова протока, так до
бесконечности. Протоки уходили на юг, как лента стратегических шоссе,
которые вымостили, но не успели залить бетоном. В озерцах у борта долины
сидели па воде утки. Они не улетали, а только отплывали к противоположному
концу озера.
У подножия хребта держалась сырость. С трудом я прошел первые метры
подъема. Камни покрывал влажный скользкий мох. Там, где не было мха и
камней, сплелись прутья полярной березки. Они пружинили и цеплялись за
сапоги.
Где-то выше яростно верещали кедровки. Раз кедровки, значит, должен
быть стланик. Я стал забирать а сторону, так как идти сквозь стланик вверх