"Генри Каттнер. "Хотя держит нос налево"" - читать интересную книгу автора

Генри Каттнер.


"Хотя держит нос налево"



Переводчик - Н.Гузнинов
OCR and Spellcheck Афанасьев Владимир


Чтобы сделать эту историю правдоподобнее, следовало бы написать ее
по-немецки. Но германоязычный мир и так испытывает немалые трудности из-за
того, "что держит нос налево".
Разумеется, это метафора. Так безопаснее. Вполне вероятно, что
Резерфорд, деливший свои интересы поровну между семантикой и Бэйсин-стрит,
сумел бы - не дай бог! - создать английский вариант того, о чем идет речь.
Считалка, о которой рассказывает эта история, из-за reductio ad
absurdum[1] ритма и смысла теряет в переводе всякое значение. Это
то же самое, что перевести на немецкий "Бармаглота".
В считалке, которую Резерфорд написал по-немецки, нет ни слова о
леваках, но, поскольку оригинал по вполне понятной причине не приводится, я
заменю его возможно более точным английским эквивалентом. Английской версии
недостает того безжалостного совершенства, ради которого Резерфорд работал
месяцами, но в общих чертах вам станет ясно, в чем дело.
Начнем, пожалуй, с того вечера, когда Резерфорд швырнул в сына
ботинком. У него была причина. Резерфорд заведовал кафедрой семантики в
университете и как раз пытался одновременно проверять письменные работы и
бороться с похмельем. Физическая слабость закрыла ему дорогу в армию, о чем
он сейчас немало жалея, спрашивая сам себя, не стоит ли принять еще пару
таблеток тиамина и при этом испытывая особо сильный приступ ненависти к
студентам. Их работы никуда не годились, а от большинства за километр
воняло. Резерфорд был известен почти набожной любовью к слову и не выносил,
когда кто-то этим словом помыкал. Как говаривал Шалтай-Болтай: "Кому быть
хозяином".
Студенты редко бывали хозяевами языка, однако работа Джерри О'Брайена
была хороша, и Резерфорд внимательно прочел ее с карандашом в руке. Ему не
мешало радио из гостиной, дверь туда была закрыта. Но вдруг радио умолкло.
- Эй! - тринадцатилетний сын Резерфорда просунул в дверь взъерошенную
голову. На кончике носа у него виднелся чернильный потек. - Эй, папа! Я все
сделал. Можно мне погулять?
- Слишком поздно, - заявил Резерфорд, взглянув на часы. - Очень
жаль, но завтра у тебя уроки с самого утра.
- Nom d'une plume[2], - буркнул Билл. Совсем недавно он
начал открывать для себя французский язык.
- Брысь отсюда! У меня срочная работа. Иди, послушай радио.
- Там сегодня такая чушь! Ну ладно... - Билл исчез, оставив дверь
приоткрытой. Из соседней комнаты до Резерфорда донесся его приглушенный
голос, и он вернулся к работе.
Внезапно он понял, что Билл снова и снова повторяет монотонный