"Сергей Кутолин. Хромое время империи" - читать интересную книгу автора

были известны дорогому Иосифу Виссарионовичу? Он и казнил, Он и миловал. Как
Енукидзе. Вмиг его расстрелял. Но не мог Коба разбрасы-ваться такими людьми
как Калинин, он покаялся, его про-стили, и Семен Михайлович Буденный
покаялся, что совращали его бесы Тухачевского и компании. И тоже был прощен!
А жене его тогдашнй, что о всех делах семейных и несемейных стучала
действительно английскому шпиону - ее любовнику, засветил очень длинный срок
в местах не столь отдаленных, где негаснущий свет от лампочки, - легкий сон.
А сам Семен Михайлович продолжил строевую службу маршала, обзавелся приятной
женой, любящими детьми, и прожил жизнь свою с обидами в сердце, дрекольем в
душе до самого, что ни на есть преклонного возраста. Шибко умные были эти
красные маршалы и командармы. И чтобы не казалось срамным их достали не из
нутри, а снаружи, т.е. как бы германских шпионов, т.е. на "утку", запушенную
англоманами через Германию уже теперь Адольфа Гитлера, которому не с Англией
воевать нужно было, для чего и послан был к ним аж сам Рудольф Гесс,
заместитель Гитлера по партии (так и прожил с этой тайной чуть не до 95 лет,
пока его не задушили те же англича-не). А дорогой товарищ Сталин, как
мыслитель многоходовый, и рад был. Не изнутри, а снаружи прихлопнуть эту
команду маршала Тухачевского. Да и по совести назначил всем им суд, где
судьями были идущие в следующий заход на смерть и маршал Блюхер, и командарм
Белов, и "исторический фрукт", бывший прапорщих Дыбенко, любовник нашей
многоумной и на разных языках глаголающей великой дамы дипломатического
света Колонтай, всеми и всякими орденами от дружественных и не очень
дружест-венных стран награжденной. Суд состоялся, приговор - расстрел
исполнили, после применения изощренных средств мучений, гле смерть есть
счастье.

КВАДРАТУРА КРУГА III

Атлантический океан жил сегодня тихой жизнью и еле плескался у ног
порта Монровия, что в Либерии, освежая своими теплыми воздушными ласками
лицо не то что старого, а просто древнего человека, глаза которого блестели
как сталь турецкого ятагана, лысый череп покрывала белая кипа и тонкий
дорогого шелка халат уютно располо-жился на его почти голом теле в кресле
красного дерева. Пальцы кистей рук лысого человека украшали кольца с
крупными и необычными по своему блеску и красоте не то, что крупными, а
просто неповторимыми бриллиантами с максимально возможным числом граней, а
на мизинце громоздился перстень с громадным черным иризирующим опалом. В это
раннее для Монровии утро его никто не беспокоил, а друг его Табмен,
президент Либерии, еще видел далеко не последний сон в своей опочивальне.
Старец думал. Думы его не были простыми и откровенными, они были
глубоко философическими, они были о светоносности дня, начале любви,
единстве чудес, обрете-нии сознания, тварности породы, ритмическом алфавите
небосвода, рождении символом и символах откровений, аналогиях в мире тоски,
прославлении материальности диалектики мира, орбите дисгармоний и гармонии
мира, из которых истекает жизнь и творение жизни, где покой сливается с
самим движением, и превращается в мир перевоплощений, из которых истекает
как факт материали-зация желаний. Старец готовился к перевоплощению, для
которого площадь квадрата и площадь круга сливаются в возможность построения
квадратуры круга, где всякая иррациональность исчезает, так как снимается
тайной постижения высших миров еврейского учения Каббалы, но остается как