"Андрей Кураев. Христианин в языческом мире, или О наплевательском отношении к порче" - читать интересную книгу автора

догмы), оказывается в плену у безмыслия. Он подчиняет себя
неуловимо-туманным и логически бессвязным собственным "ощущениям" и
общепринятым "мнениям". Отказавшись от изучения многовековой традиции
христианской мысли, он со своими хилыми познаниями из области "научного
атеизма" оказывается один против легионов неоязыческих и сектантских
проповедников.
От неверия мода бросается во всеверие, минуя трезвую середину Традиции.
Сегодня впору не зазывать в храмы, а осаживать входящих в них: Ты
всерьез понимаешь, куда ты пришел и зачем? Ты знаешь, как твоя жизнь
изменится, если ты станешь христианином? Ты готов вынести эти изменения?
Именно богословие тут уместно - как способ соотнесения с предметом верования
всей периферии, всех подробностей жизни человека. Богословие призвано
спрашивать: в верном ли месте ты провел границу между твоей христианской
верой и твоими взглядами по иным вопросам жизни? Иногда человек становится
слишком мнительным, и тогда он склонен видеть соблазн и угрозу для своей
веры, там, где их на самом деле нет. Но чаще происходит наоборот: человек
слишком рано разводит христианство и жизнь, полагая, что вере нет дела до
таких-то заповедников его души и привычек его жизни и речи.
Богословие напоминает, что думать надо и в мире религии. Мысль же есть
различение. Различение предполагает умение выбирать. Выбор предполагает
решимость сказать "нет" тому, что несовместимо с тем, чему уже сказано "да".
В первые же дни моей учебы в семинарии в нашем классе произошел весьма
знаменательный разговор. При нашем знакомстве друг с другом, уясняя, "кто
как дошел до жизни такой", мы вдруг обнаружили, что один из нас был
комсомольцем... Нет, комсомольцами были мы все. Но в моем классе практически
все шли одним и тем же путем: в 14 лет вступали в комсомол, в 17 - в
институт, лет в 20 крестились, а после института шли в семинарию... Но один
из бывших комсомольцев, как, оказалось, был поповичем. Это значит, что,
будучи, в отличие от нас, с детства церковным человеком, он тем не менее
вступил в организацию, мягко говоря, нецерковную. Но в ответ на мой
возмущенный возглас: "Да как же ты посмел вступить в атеистическую
организацию!" - он спокойно ответил: "А с чего это ты взял, что это
атеистическая организация?". Я, конечно, тут же цитирую пункт 1 Устава
ВЛКСМ: "Член ВЛКСМ обязан вести борьбу с религиозными предрассудками"... И
что же я слышу в ответ? - "Правильно. Но ведь в этом же и состоит моя
первейшая обязанность в качестве христианина!".
И по сути это глубоко верно: вера всегда включает в себя элемент борьбы
с суевериями. Богословский разум всегда осаживает религиозно-фольклорные,
магические и языческие "предрассудки".
Традиции мысли, позволяющие проверять "духовные ощущения", были
устранены атеистическим воспитанием. А ведь эти традиции и так не были
прочными в нашей стране. Россия была единственной европейской страной, в
которой в состав университетов не входили факультеты теологии. Эта дистанция
между богословием и университетами оказалась взаимно вредной. Без
возможности постоянного общения, дискуссии, диалога, богословы нередко не
замечали тех аспектов своей проповеди, которые становились все более
проблематизируемыми в сознании светской интеллигенции. А университетская
интеллигенция, будучи лишенной возможности частного, неофициального,
повседневного контакта с богословами, оказалась поразительно беспомощной
перед лицом сначала спиритических, а потом и атеистических брошюрок*. И вот