"Сергей Куприянов. Страж зари (fb2)" - читать интересную книгу автора (Куприянов Сергей)

Банк

Выйдя в отставку в звании капитана, Евгений Маклаков не долго оставался без дела. Недели три он оформлял документы, пил пиво, даже водочку, главным образом со своими бывшими сослуживцами, многие из которых ушли из милиции куда раньше его, съездил на рыбалку, поосмотрелся вокруг свежим взглядом, хотя все уже, в принципе, было решено еще три месяца назад, и вышел на работу. Побездельничал бы еще, но его поторапливали — место могло уйти. Теперь он был охранником в банке и считал, что ему повезло. Работа спокойная, рабочий день строго нормирован, хорошая зарплата, стабильные выходные, обеденный перерыв. Словом, по сравнению с нервной милицейской службой, когда ни дожрать, ни доспать, сплошное удовольствие.

В коллектив вписался без особых проблем: многие здесь имели схожую с ним биографию. А через три месяца уже чувствовал себя вполне в своей тарелке, будто всю жизнь здесь проработал. Знал в лицо постоянных посетителей, и не только фирмачей, в некоторых из которых он узнавал своих старых клиентов, хотя не подавал вида, но и пенсионеров, а также людей, часто меняющих валюту, подозрительных парней, появляющихся в банке в дни выдачи пенсий, — этих он гонял. Прежний навык помог ему быстро разобраться в ситуации и поставить себя соответствующим образом. Он отметил, что начальство стало исподволь приглядываться к дисциплинированному и ответственному служаке, не стесняющемуся подойти к незнакомому человеку и вежливо, но настойчиво поинтересоваться, что тот делает в помещении банка. Или просто встать рядышком и внимательно посмотреть в глаза, демонстративно запоминая. Нашел общий язык даже с одним дедком, каждый раз устраивающим скандал по поводу якобы недоначисленных копеек на его пенсию. Дед здорово нервировал операционисток. Теперь тот, заходя в зал, первым делом искал взглядом Маклакова и издали здоровался с ним, с комичной церемонностью наклоняя голову. Словом, все было хорошо, грех жаловаться.

Правда, если уж быть до конца честным перед самим собой, была во всем этом благолепии некая тоска. Движения мало, что ли. Или общения? До этого он все же был несколько мобильнее. И как-то свободнее, что ли. Грело только, что вскоре — он серьезно на это рассчитывал — его могут назначить командиром… Тьфу ты! Начальником отделения охраны. А что? Еще не старый, в теме, службу знает, не балует. Да и намекали уже. Нет, до начальника охраны он пока и не думал дойти, да и не больно-то и надо; ответственности там через край, а язва уже есть. Но приподняться хотелось.

Маклаков не то чтобы на сто процентов знал, но догадывался, что за ним наблюдают. Не постоянно, конечно, время от времени, но видеонаблюдение, неизменно ведущееся в зале, позволяло воспроизвести каждую минуту его службы. Камеры можно обмануть, только за ними, за всей их службой, есть и другой догляд, негласный. И он терпел, старался. Лишний раз покурить выйти боялся.

А тут…

Потом он говорил, что бес попутал. В зале никого, такое не часто бывает, но бывает. Жарко что-то. И он, сделав знак в видеокамеру, вышел на улицу. На крыльцо. Какой ни на есть, но все простор. Сколько ж можно взаперти сидеть? Он не зэк, чтобы под замком маяться.

Вышел на крылечко, облицованное дорогой импортной плиткой, достал сигарету и закурил, не забывая посматривать по сторонам. Служба есть служба.

Молодую женщину он приметил метров с двадцати. Она на ходу что-то выискивала в сумочке. Не то чтоб какая-то сильно красивая или, хуже того, опасная, но глаз на нее, что называется, лег.

Он быстро глянул на свою недокуренную сигарету и прикинул, что, пока она приближается, он как раз успеет докурить и войдет в зал вместе с ней. Это правилами несения службы допускалось.

Сделал одну затяжку, вторую и уже приготовился бросить окурок в урну, одновременно делая шаг, даже не шаг — какое там! — а шажок в сторону, чтобы пропустить посетительницу, направившуюся к крыльцу, когда она обратилась к нему с вопросом. Ничего особенного, вопрос как вопрос, по поводу того, можно ли здесь открыть счет, он ответил и вошел в зал вслед за ней. Прямо за ее спиной, даже дверь не успела закрыться.

Вошел, окинул взглядом пустой зал, если не считать этой дамочки, направившейся к окошку, и, сделав знак в камеру, пошел к двери, ведущей в служебное помещение.

Напарник, Жора Исаев, бывший гаишник (Маклакову он не нравился, но чувства свои Евгений предпочитал держать при себе), отпер электрозамок, и он вошел внутрь, где справа, еще за одной дверью, располагался пост видеоконтроля — мониторы, магнитофоны, два телефонных аппарата, тревожная кнопка для вызова милиции и прочая аппаратура, обеспечивающая электронную безопасность объекта.

— Смени меня, ладно? — попросил Маклаков.

В зале они дежурили по очереди, меняясь примерно каждый час, но этот график соблюдался не всегда.

— Без базара, — легко согласился Исаев.

Он явно рассчитывал, что вечером, когда будет наплыв народа, он эти минуты отыграет с лихвой; вечером служба была самой напряженной, и ее никто не любил. Народу много, душно, покурить не выйдешь, только сиди как привязанный и смотри во все глаза, хотя чего смотреть на толпу, если в ней ничего не разглядишь. Вообще охранник в зале больше исполняет функции пугала: мол, не борзейте, граждане, мы на страже. И это срабатывало. В последнее время Маклаков, обеспеченный почти неограниченным временем для раздумий, пришел к выводу, что если бы с улиц не убрали пешие милицейские патрули и дружинников, то порядка было бы больше.

Исаев встал со стула на колесиках, уступая место напарнику, вышел в зал… И тут у Маклакова наступил провал.

Потом, когда разбирали ограбление отделения банка, он с трудом, да и то с подсказки, смог вспомнить, что зачем-то отключил систему видеонаблюдения, достал из магнитофона кассету, распотрошил ее и сжег ленту прямо там же, на полу. Ну окончательно сжечь у него не получилось, но пленку попортил основательно, стараясь при этом так, что обжег руку раскалившейся зажигалкой.

Кстати, Исаев тоже мало что вразумительного сказал. Он зачем-то вышел из помещения на улицу и, как он говорит, очнулся только в магазине, где он накупил целую тележку выпивки и закуски.

Ущерб был большой. Если в пересчете на евро, то около ста сорока тысяч. Виновны в первую очередь, конечно, охранники — это их дело охранять хозяйские денежки. Но и операционистка тоже, выдавшая неизвестно кому огромную сумму наличности взамен старой, советской еще, трехрублевки. Но в то же время очевидно — что-то здесь не так. Куда, к примеру, глядела кассирша? Или начальница отделения, у которой из-под носа уводят такую крупную сумму.

Причем и операционистка, и кассирша, и Исаев в один голос твердили, что деньги забрал мужчина. То есть Исаев сам не видел, как тот забирает, но разговаривал именно с мужчиной — это как раз перед тем, как отправился в магазин за покупками. И все втроем, то есть каждый по отдельности, конечно, сделали очень схожие композиционные портреты, больше известные как фоторобот.

Временно выгонять никого не стали. Якобы до окончания разбирательства. Но застращали в полный рост, говоря, что деньги придется возвращать по-любому. Хоть квартиры продавайте. Милиция, ФСБ, служба собственной безопасности банка, еще какие-то невнятные люди…

Два дня жилы тянули, долго и со знанием дела выспрашивая и запугивая. Особенно навалились на него. Почему ушел с поста не по графику? Почему уничтожил кассету? Почему все указывают на мужика, а ты на какую-то бабу? По всему выходило, что он крайний. Что он в сговоре.

Только он тоже не первый год замужем. Покрутился в системе. Знает, что к чему. Встал намертво. Только так и никак иначе. Была женщина, видел впервые, устал, захотелось посидеть в тишине, правилами, кстати, это не возбраняется. А вот что дальше… Что же, мы все в сговоре? Все отделение? Ведь того мужика все операционисты видели.

Отбивался, стоял на своем, но молчал о главном. Того типа, с составленного по показаниям портрета, он узнал. Бывал он здесь. Его, правда, и другие признали. Быстренько выяснили, кто такой, нашли его документы — вклад солидный. Наверное, вызвали, а то и дома взяли — это азбука, ведь на него есть весь расклад, но отступились. Пока отступились. А сами потихонечку роют.

Наверняка этого бывший мент Маклаков знать не мог, но догадался. Точнее — додумался. И хотя его временно оставили в покое, только не разрешали выходить на пост, в подсобных держали, он уже знал, что тут ему больше не работать. И, скорее всего, нигде. Все, волчий билет. И это еще в лучшем случае! Он знал, какие ловкие адвокаты у этих деловых. Ведь все же на него повесят. И квартиры лишат, сволочи, и машины, и всего, что он за всю жизнь заработал.

Он не зря три месяца тут торчал. Без всякой задней мысли, скорее по привычке, он завел на новом рабочем месте кое-какие отношения. Была тут Софа, Софья Николаевна, тридцатилетняя разведенка с сыном на руках, а в отделении она занималась каким-то там учетом. Он не больно-то понимал во всей этой банковской ахинее. Проводки, дебет, кредит, авизо, инкассо. Ну кредит, скажем, это еще куда ни шло. Взял деньги — верни с процентами. Зато он понимал в людях — сколько их через его руки прошло — и умел устанавливать с ними отношения. А еще он знал, что эта работа ему нужна. Ну не на голую же пенсию ему жить! В сторожа какой-нибудь автостоянки или общественного сортира он подаваться не хотел.

Софочку он поймал возле остановки автобуса, недалеко от ее дома. Время было не то чтобы позднее, но уже темно. Маклаков отдавал себе отчет, что за всеми сотрудниками отделения может вестись негласное наблюдение, в том числе и за ним самим, возможности банка это вполне позволяли, но это его сейчас не сильно волновало. Конечно, хорошо бы, чтобы этот внеслужебный контакт остался без внимания, но, с другой стороны, это даже в чем-то и лучше, если хозяева поймут, что он ведет собственное расследование. Так что, по большому счету, он мало чем рисковал.

— Софья Николаевна! — позвал он, когда женщина свернула за угол многоэтажки, отягощенная внушительной сумкой с провизией.

Та испугалась так, что готова была в обморок хлопнуться. Поджалась, оглянулась затравленно, накрашенный розовой помадой рот открылся, рука тянется к дамской сумочке, где лежат деньги, документы и почти наверняка газовый баллончик.

— Что?!

— Добрый вечер.

Он старался говорить медленно, размеренно, с ярко различимой доброжелательностью.

— Как вы здесь?…

— Да вот, встретить вас захотел.

— Зачем?

— Сумку позволите?

— Нет, я сама. Это не тяжело.

— Я вас до подъезда провожу.

— Послушайте, — заговорила она чуть решительнее, уже справляясь с первым приступом страха, — я не знаю, что вы тут делаете, но провожать меня не надо.

Было уже известно, что премии за месяц не видать всему отделению, а еще ходили слухи, что коллектив расформируют, а кое-кого и уволят. А уж про усиленный контроль и говорить нечего: из банка не вылезали мужики с суровыми лицами, которых все очень боялись.

— Ладно, не буду, — легко согласился Маклаков. — Как скажете. Только у меня к вам просьба.

— Извините, я спешу, — сделала она попытку уйти, но он и не таких коз обламывал.

— Не стоит…

— Но это я уж сама решу, без вас.

— А вот этого делать нельзя. Просто опасно.

— Что? — Голос ее сорвался до фальцета. — Вы мне угрожаете? Да я сейчас…

Рука ее снова потянулась к сумочке, где, кроме газового баллончика, наверняка лежал сотовый телефон.

— Это вы мне угрожаете.

Маклаков развел руками, показывая пустые ладони.

— Я же прошу только помощи. Чтобы вы помогли не только мне лично, но и всем нам. Вам, кстати, в том числе. Помогите мне, ладно? Я вас просто прошу. Пожалуйста.

Мимо прошла пара немолодых людей. Женщина в длинной синей куртке при ходьбе опиралась на костыль с четырьмя ножками. Наверное, после инсульта, судя по прижатой к животу левой руке. С другой стороны к ним приближалась молодая женщина в рыжем пальто с так называемыми «рваными» полами, как будто оно было кустарно скроено из шкур животных, хотя это, естественно, было не так. И это обилие народа подействовало успокаивающе.

— Я не понимаю, что вы от меня хотите.

Софья Николаевна говорила чуть громче, чем то было нужно, явно в расчете на то, что ее услышат посторонние, — а вдруг кто поможет или рядом «случайно» окажутся люди из банка или милиции.

Маклаков посторонился, пропуская женщину в «шкуре».

— Давайте я и впрямь провожу вас до подъезда. Или, если хотите, зайдем в кафе, — показал он на ярко горящую неоновую вывеску метрах в двухстах от того места, где они стояли.

— Нет, говорите здесь.

А она действительно здорово напугана. Он серьезно рассчитывал, что она согласится посидеть с ним хотя бы за чашкой кофе. Разведенка и все такое. К тому же они симпатизировали друг другу, даже романчик намечался.

— Вы видели фоторобот? — спросил он. — Какой?

— Сонь, не надо, — совсем по-свойски сказал он. — Что мы тут с вами… Давайте уже не будем. Тем более вы знаете, как я к вам отношусь.

Разведенка. Без мужика. Еще не старая. Бить надо в самое уязвимое место. Или давить.

Она перехватила ручки сумки — тяжелая, ладонь режет. Маклаков быстро нагнулся и забрал, только что не вырвал у нее поклажу.

— Так вы мне поможете?

— Я не понимаю.

— Кто он?

— Ну откуда мне это знать?!

— Сонечка, — укоризненно проговорил он. — Зачем вы так со мной? Я же прошу вас. Вы же знаете. Мне очень, очень нужно. И вам, и всем нам. Неужто вы думаете, что я вас обманываю? Да мы все стали жертвами какой-то чудовищной… Я даже не знаю. Понимаете? И вы. И я. Все!

До ее подъезда ходьбы было около десяти минут. В гости Маклаков не попросился. Да его бы и не пустили. Но он получил больше, чем рассчитывал сегодня. Фамилию и адрес человека, которого запомнили его коллеги. Видно, Софу здорово мурыжили, если она запомнила эти данные. Маклаков предполагал, что в лучшем, самом хорошем, случае он узнает это завтра. Или не скоро. Очень не скоро. Тогда, когда в этом уже не будет необходимости.

Впрочем, не исключено, что у Софьи Николаевны просто профессиональная память. Столько лет сидеть на этих бумагах, поневоле запомнишь.