"Александр Куприн. Жидовка" - читать интересную книгу автора

темные невидимые преграды, то выныривая на мгновение из мрака. Наконец
лошади, точно игрушки, у которых кончился завод, сами остановились у ворот
заезжего дома и тотчас же расслабленно опустили головы к земле. Сводчатый
полукруглый въезд тянулся черным, огромным, зияющим коридором через весь
дом, но дальше, во дворе, ярко освещенном луной, виднелись повозки с
поднятыми вверх оглоблями, солома на снегу и очертания лошадиных фигур под
плоскими навесами. Слева от ворот два окна, сплошь занесенные снегом, сияли
теплым, невидимым, внутренним огнем.
Кто-то отворил дверь, пронзительно завизжавшую на блоке, и Кашинцев
вошел в комнату. Белые облака морозного воздуха, которые, казалось, только
этого и ждали, ворвались следом за ним, бешено крутясь. Сначала Кашинцев
ничего не мог рассмотреть: стекла его очков сразу запотели от тепла, и он
видел перед собою только два сияющих, мутно-радужных круга. Ямщик, вошедший
сзади, крикнул:
- Слухай, Мовша, до тебя пан приехал. Где ты тут? Откуда-то поспешно
выскочил
низенький, коренастый светлобородый еврей в высоком картузе и в вязаной
жилетке
табачного цвета. Он что-то дожевывал на ходу и суетливо вытирал рот
рукой.
- Добрый вечер, пане, добрый вечер,- сказал он дружелюбно и тотчас же с
участливым видом закачал головой и зачмокал губами.- Тце, тце, тце... Ой,
как пан смерз, не дай бог! Позвольте, позвольте мне вашу шубу, я ее повешу
на гвоздь. Пан прикажет самовар? Может, что-нибудь покушать? Ой, ой, как пан
смерз!
- Благодарю вас. Пожалуйста,- проговорил Кашинцев.
От холода у него так съежились губы, что он с трудом ими ворочал;
подбородок сделался неподвижным и точно чужим, а собственные ноги казались
ему такими мягкими, слабыми и нечувствительными, как будто они были из ваты.
Когда его очки отошли в тепле, он оглянулся кругом. Большая комната, с
кривыми окнами и земляным полом, была вся вымазана светло-голубой известкой,
которая в иных местах отвалилась большими кусками, обнаружив переплет из
деревянной драни. Вдоль стен тянулись узкие скамейки и стояли раскосые
столы, с мокрыми и жирными от времени досками. Под самым потолком горела
лампа-молния. Задняя, меньшая часть комнаты была отгорожена пестрой,
ситцевой занавеской, из-за которой шел запах грязных постелей, детских
пеленок и какой-то острой еды. Перед занавеской помещалась деревянная
стойка.
За одним из столов, напротив Кашинцева, сидел, положив лохматую голову
на расставленные локти, мужик в коричневой свитке и в бараньей шапке. Он был
пьян тяжелым, бессильным опьянением, мотался головой по столу, икал и все
время бурлил что-то невнятное хриплым, надсаженным, клокочущим от слюней
голосом.
- Что вы мне дадите поесть? - спросил Кашинцев.- Я очень проголодался.
Хацкель поднял кверху плечи, расставил врозь руки; прищурил левый глаз
и несколько секунд оставался в таком положении.
- Чего я дам пану поесть? - переспросил он с лукаво-проницательным
видом. -А что пан хочет? Можно достать все. Можно поставить самовар, можно
заварить яйца, можно достать молока... Ну, вы сами понимаете, пане, что
можно достать в такой паршивой деревне! Можно сварить куру, но только это