"Александр Иванович Куприн. Разные произведения (ПСС, том 4, 1958)" - читать интересную книгу автора

сожженных, об обесчещенных женщинах, об убитых стариках и детях, о нежных
свободолюбивых душах, навсегда обезображенных, затоптан-(ных в грязь
мерзостью произвола и насилия.
Хозяин дома сказал:
- Как изменился масштаб жизни - страшно подумать! Давно ли? - лет
пять тому назад - все русское общество волновалось и ужасалось по поводу
какого-нибудь одиночного случая насилия. Городовые избили в кутузке
чиновника, земский начальник арестовал приезжего студента за непочтение. А
теперь! Там расстреляна целая толпа без предупреждения; там казнили по
ошибке одного однофамильца вместо другого; там стреляют людей просто так
себе, от нечего делать, чтобы разрядить заряд; там хватают и секут нагайками
молодого человека, секут без всякого повода, для дарового развлечения
солдатам и офицерам. И уже - вот! - это не возбуждает в нас "и удивления,
ни переполоха. Все стало привычным...
Кто-то нервно завозился в углу дивана. Все оберну-'лись туда, чувствуя,
что этот человек сейчас заговорит, хотя не видели его. И он начал говорить
тихим, преувеличенно-ровным тоном, но с такими частыми паузами между словами
и с такими странными вздрагиваниями


51
3*




в голосе, что всем стало ясно, как трудно ему сдерживать внутреннее
волнение и скорбь.
- Да... я вот что хотел... По-моему, это... неправда, что можно...
привыкнуть к этому. Я понимаю еще убийство..: из мести - тут есть какая-то
громадная... какая-то звериная радость. Понимаю убийство в гневе, в
ослеплении страстью, из ревности. Ну, наконец, убийство на дуэли... Но когда
люди делают это механически... без раздражения, без боязни какой бы то ни
было ответственности... и не ожидая даже сопротивления... нет, это для меня
так же дико, ужасно и непостижимо, как непостижима для меня психология
палача... Когда я читаю или дудоаю о погромах, об усмирительных экспедициях
или о том, как на войне приканчивают пленных, чтобы не обременять ими
отряда, я теряю голову. Я стою точно над какой-то черной, смрадной
бездной,--в которую способна падать иногда человеческая душа... И я ничего
не понимаю'... мне жутко и гадко... до тошноты... но... странное,
мучительное, больное любопытство приковывает меня... к ужасу... ко всей
безмерности этого падения.
Он помолчал немного, прерывисто вздохнул, и когда опять заговорил, то
по его изменившемуся голосу, ставшему внезапно глухим, можно было
догадаться, что он закрыл глаза руками.
- Ну, что же... все равно... я это должен рассказать... На моей душе
тоже лежит этот давнишний кровавый бред... Около десяти лет тому назад я
совершил убийство... Я никому до сих пор не говорил... но... все равно...
Видите ли - у меня в имении, в людской избе, жила кошка. Такая худая,
маленького роста, заморыш... скорее похожая на котенка... белой шерсти... но