"Александр Куприн. Святая ложь" - читать интересную книгу автора

стучит, сидя на липке, молоточком сапожник Иван Николаевич, по будням
мягкий, ласковый, веселый человек, а по праздникам забияка и драчун,
который живет со множеством ребятишек и с вечно беременной женой. Наконец,
в четвертом углу с утра до вечера грохочет огромным деревянным катком
прачка Ильинишна, хозяйка подвала, женщина сварливого характера и пьяница.
Чем существует Семенюта, - он и сам не скажет толком. Он учит грамоте
старших ребятишек сапожника, Кольку и Верку, за что получает по утрам чай
вприкуску, с черным хлебом. Он пишет прошения в ресторанах и пивных, а
также по утрам в почтамте адресует конверты и составляет письма для
безграмотных, дает уроки в купеческой семье, где-то на краю города, за три
рубля в месяц. Изредка наклевывается переписка. Главное же его занятие -
это бегать по городу в поисках за местом. Однако внешность его никому не
внушает доверия. Он не брит, не стрижен, волосы торчат у него на голове,
точно взъерошенное сено, бледное лицо опухло нездоровой подвальной
одутловатостью, сапоги просят каши. Он еще не пьяница, но начинает
попивать.
Но есть четыре дня в году, когда он старается встряхнуться и сбросить с
себя запущенный вид. Это на Новый год, на пасху, на троицу и на
тринадцатое августа.
Накануне этих дней он путем многих усилий и унижений достает пятнадцать
копеек - пять копеек на баню, пять на цирюльника, практикующего в таком же
подвале, без вывески, и пять копеек на плитку шоколада или на апельсин.
Потом он отправляется к одному из двух прежних товарищей, которых хотя и
стесняют его визиты, но которые все-таки принимают его с острой и
брезгливой жалостью в сердце. Их фамилии: одного - Пшонкин, а другого -
Масса. Боясь надоесть, Семенюта чередует свои визиты.
Он пьет предложенный ему стакан чаю, кряхтит, вздыхает и печально,
по-старчески покачивает головой.
- Что? Плохо, брат Семенюта? - спрашивает Масса.
- На бога жаловаться грех, а плохо, плохо, Николай Степанович.
- А ты не делал бы, чего не полагается.
- Николай Степанович... видит бог... не я... как перед истинным, - не
я.
- Ну, ну, будет, будет, не плачь. Я ведь в шутку. Я тебе верю. С кем не
бывает несчастья? А тебе, Семенюта, не нужно ли денег? Четвертачок я могу.
- Нет, нет, Николай Степанович, денег мне не надо, да и не возьму я их,
а вот, если уж вы так великодушны, одолжите пиджачок на два часика. Какой
позатрепаннее. Не откажите, роднуша, не откажите, голуба. Вы не
беспокойтесь, я вчера в баньке был. Чистый.
- Чудак ты, Семенюта. Для чего тебе костюм? Вот уже третий год подряд
ты у меня берешь напрокат пиджаки. Зачем тебе?
- Дело такое, Николай Степанович. Тетка у меня... старушка. Вдруг
умрет, а я единственный наследник. Надо же показаться, поздравить. Деньги
не бог весть какие, но все-таки пятьсот рублей... Это не Макара в спину
целовать.
- Ну, ну, бери, бери, бог с тобой.
И вот, начистив до зеркального блеска сапоги, замазав в них дыры
чернилами, тщательно обрезав снизу брюк бахрому, надев бумажный воротничок
с манишкой и красный галстук, которые обыкновенно хранятся у него целый
год завернутые в газетную бумагу, Семенюта тянется через весь город во