"Елена Купцова. Смерти нет " - читать интересную книгу автора

столь уж и ясного. Дик Уорли, со свойственной ему прозорливостью,
предупреждал Басаргина, что одним февралем дело не кончится. Поспешное
отречение царя, беспомощные действия Временного правительства, нескончаемая
чудовищная бойня на фронтах - все это не оставляло никаких надежд на
благополучный исход. Кровавое колесо истории совершило свой чудовищный
виток.
Басаргин понимал, что уж если он остался, обратной дороги нет. Надо
приспосабливаться к новой жизни, в которой ему суждено быть простым
гражданином, Владимиром Николаевичем Басаргиным. Превращение это не было
безболезненным. Откровенный, ничем не прикрытый грабеж, насилие и произвол
новых властей заставляли кровь закипать в жилах. В такие минуты Басаргина
охватывало непреодолимое желание бежать из ставшей чужой и враждебной
Москвы. Куда угодно, хоть на Дон к Деникину, к своим, и стрелять, стрелять в
восставшего хама. Ненависть застилала глаза, мешая думать. Стрелять в кого?
В таких же русских, как и он. Каких-нибудь Петьку, Ваську, Митьку. Так,
кажется, звали сына их дворника Антипа, которого его мать спасла от
воспаления легких в далеком, неправдоподобно далеком 1912 году.
Мысли путались. Откуда эта звериная ненависть одних русских к другим?
От блеска и благополучия одних и чудовищной нищеты и бесправия других, от
темноты и невежества, которыми ловко воспользовались большевики. "Так мы же
сами, своими руками сделали им такой царский подарок, - думал в отчаянии
Басаргин. - Поднесли Россию на блюде. Нате, ешьте. Они и съели. А кто бы
отказался?"
Из-за ранения и контузии, полученной во время Кавказской кампании,
Басаргин был признан негодным для военной службы. И о нем попросту забыли.
Словно никогда не было подпоручика Владимира Басаргина. Он не знал,
радоваться этому или огорчаться. Кроме военной службы, он ничего не знал и
не умел и теперь совершенно не представлял, куда себя применить.
Но видно, не зря припомнил он дворника Антипа. Они встретились случайно
на Тверском бульваре. Басаргин не узнал его, прошел мимо.
- Барин! Владимир Николаевич!
Басаргин обернулся и пригляделся к сгорбленному старику с совсем уже
седой клочковатой бородой. Что-то знакомое и одновременно незнакомое было в
его облике. Чего-то не хватало для полного узнавания. Басаргин понял -
фартука и метлы.
- Антип! А я тебя и не узнал. Постарел ты, брат.
- Да уж, старость не радость. А я вас сразу признал.
- Как ты теперь? Где?
- Да уж живем - не тужим. Буржуев скинули, сразу дышать легче стало.
Так что ничего.
Басаргин поморщился, словно хлебнул кислого.
- И много ты зла от бар видел?
- Я что, я ничего, - бормотнул смущенно старик. - А все одно -
ксплуататоры. Я всю жизнь, почитай, метлой махал, а мой Митька у комиссаров
в Наркомпроде, сам почти что комиссар. Бо-о-ольшая шишка. Так-то. Новая
власть, она народ любит. А вы-то где, а, Владимир Николаевич?
- Я? Да считай что нигде.
- Нигде-е-е? Так пошли бы к Митьке. Он вас помнит, и барыню, матушку
вашу тоже, царствие ей небесное. От смерти ведь его, почитай, спасла. Мы
добро не забываем. Ишь как дело-то повернулось.