"Яков Невахович Кумок. Карпинский (Жизнь замечательных людей) " - читать интересную книгу автора

попрошайничество и вообще все гаденькие и нечестные поступки строго
порицались и клеймились презрением большинства... Направление, которого
держались кадеты, было поистине прекрасное", - вспоминал А.Кавадеров. В
двадцатые годы нашего столетия некоторые бывшие воспитанники стали порицать
старые порядки, напирая в своем недовольстве главным образом на военные
устои быта. Возражая критикам, Карпинский писал: "Принято изображать этот
быт в сгущенных мрачных красках. Ничего этого, в сущности, не было, и 60 лет
тому назад пребывание в закрытом Институте... было более свободным, чем даже
позднее в большинстве интернатов казенных и частных гимназий, не говоря уже
о корпусах".
В Горном училось много поляков. В 1863 году они один за другим исчезли.
Бежали. Как вскоре выяснилось, на родину, чтобы примкнуть к повстанцам.
Некоторые выдвинулись в число руководителей. "Один из воспитанников,
Чернявский, стоял относительно долго во главе отряда". "К полякам (как и к
коллегам других национальностей) отношение было товарищеским, и думаю, что
со стороны поляков оно было таким же..." - вспоминал Александр Петрович.
Пережив поражение и плен, юноши отправлялись в Сибирь; многие из них нашли в
себе силы вернуться к научной работе. Карпинский счел необходимым напомнить
об их ученых заслугах. Они "способствовали просвещению страны; некоторые же
оказали большие услуги научному изучению Сибири... такими деятелями были
Чекановский и Черский". Как признается Александр Петрович, "убеждения
большинства студентов были ультралиберальными". При строгостях и муштре!
(Или благодаря им?)
Незадолго до обнародования крестьянской реформы корпус был преобразован
в институт. Офицерский надзор упразднен, правила внутреннего распорядка
ликвидированы (ложись когда хочешь, только утром на лекции не опаздывай...
да и за это не очень-то взыскивали!), столовая закрыта. Вместо казенного
питания назначалась стипендия в 25 рублей, "на которую. - замечает
Карпинский, - скромно можно было существовать".
В один прекрасный день студенты снесли свои форменные куртки, шинели и
брюки в портняжный цех и некоторое время расхаживали "кто в чем", скоро им
возвратили их достояние в перешитом виде, превращенном в цивильное платье,
"конечно, не изящное, но не худшее, в котором мы недавно щеголяли". Месяц
назад они понятия не имели о стоимости, скажем, кровати, на которой почивали
по ночам и присаживались днем, коли такая возможность представлялась. А
случись, ослабнет сетка или порвется одеяло, комендант присылал плотника
Никифора с мотком проволоки и катушкой ниток, и тот живо заметает, подтянет
и приведет в должный вид. Теперь студентов вызвали в канцелярию и заставили
расписаться под длинным списком предметов, выдаваемых во временное
пользование с полной ответственностью за сохранность. Кровать, тюфяк,
подушка, простыня...
Свобода, оказывается, сопряжена с разного рода сложностями и большими
формальностями...
Все же - и как можно в том усомниться - они радовались ей, усматривая
"одним из главных преимуществ нового строя, - с улыбкой припоминал
Карпинский, - освобождение от форменной одежды, избавлявшей от внешнего
уличного офицерского и полицейского наблюдения". Прежде-то как бывало?
Стоило кадетам переступить порог ресторана, как тут же являлся городовой и
козырял с извинениями: "Господа, я удивлен, видя вас в таком месте..." А
теперь? "Двери всевозможных ресторанов и различных увеселительных заведений